– Я тут беседовал с моим другом и… э-э… коллегой, доктором
Лэрреби. Мы интересовались, не было ли у вашего хозяина за день до смерти
какого-нибудь тревожного происшествия или неприятного разговора. Вы не помните,
приходили в тот день к нему какие-нибудь гости?
– Едва ли, сэр. Никого не припоминаю.
– А вообще кто-нибудь приходил?
– За день до смерти хозяина к чаю у нас был викарий.
Приходили монахини насчет каких-то пожертвований, а к черному ходу явился один
молодой человек и хотел всучить Марджори щетки и чистящие средства для
сковородок. Он был очень настойчив. Больше никто не приходил.
На лице Лэнскома появилось беспокойное выражение. Пуаро не
стал на него давить. Старик ведь уже все выложил мистеру Энтуислу, и с Эркюлем
Пуаро он был бы куда менее откровенен.
Однако с Марджори Пуаро быстро добился успеха. Это была
женщина без предрассудков, в отличие от старых слуг. Марджори была
первоклассной кухаркой, путь к сердцу которой лежал через стряпню. Пуаро
посетил ее в кухне, похвалил со знанием дела некоторые блюда, и Марджори сразу
же почувствовала в нем родственную душу. Он без труда выяснил, что именно
подавали вечером накануне смерти Ричарда Эбернети.
– В тот вечер я приготовила шоколадное суфле, – сообщила
Марджори. – Специально сберегла шесть яиц. Молочник – мой приятель. Мне удалось
раздобыть даже сливки – лучше не спрашивайте как.
Прочие блюда были описаны столь же детально. То, что не
съели в столовой, докончили в кухне. Тем не менее, несмотря на словоохотливость
Марджори, Пуаро не узнал от нее ничего важного.
Надев пальто и пару шарфов в качестве защиты от холодного
северного воздуха, Пуаро вышел на террасу, где Элен Эбернети срезала запоздалые
розы.
– Выяснили что-нибудь новое? – осведомилась она.
– Ничего. Но я на это и не рассчитывал.
– С тех пор как мистер Энтуисл предупредил меня о вашем
приезде, я пыталась что-нибудь разведать, но напрасно. – Помолчав, она с
надеждой добавила: – Может, все это выдумки?
– Убийство при помощи топора?
– Я не думала о Коре.
– А я думаю как раз о ней. Зачем кому-то понадобилось
убивать ее? Мистер Энтуисл говорил мне, что в тот момент, когда она произнесла
свою gaffe,
[25]
вы сами почувствовали, будто что-то не так. Это верно?
– Ну… да, хотя я не знаю…
– Что именно было «не так»? – продолжал Пуаро. – Что-то
неожиданное? Удивительное? Или, скажем, зловещее?
– Нет-нет, только не зловещее. Просто что-то было не вполне…
Право, не помню, да это и неважно.
– А почему вы не помните? Потому что нечто другое вытеснило
это у вас из головы – нечто более важное?
– Пожалуй, вы правы. Очевидно, упоминание об убийстве все
отодвинуло на задний план.
– Возможно, все дело в чьей-то реакции на слово «убит»?
– Не исключено… Но я не помню, чтобы на кого-то смотрела. Мы
все уставились на Кору.
– Тогда, быть может, вы что-то услышали – что-то упало или
разбилось?
Элен нахмурилась, напрягая память:
– Нет… Не думаю…
– Ну, ладно – со временем вы вспомните. Может, это и в самом
деле не имеет значения. А теперь скажите, мадам, кто из присутствовавших тогда
лучше всех знал Кору?
Элен задумалась.
– Полагаю, Лэнском. Он помнил ее еще ребенком. Горничная
Дженет поступила сюда уже после того, как Кора вышла замуж и уехала.
– А кроме Лэнскома?
– Пожалуй, я, – ответила Элен. – Мод вообще едва ее знала.
– Тогда, как по-вашему, почему Кора задала этот вопрос?
Элен улыбнулась:
– Это было абсолютно в ее духе.
– Я имею в виду, это была всего лишь betise?
[26]
Кора
выбалтывала, не подумав, все, что ей придет на ум? Или же она испытывала
злобную радость, внося смятение?
Элен снова погрузилась в размышления.
– Трудно быть уверенным в том, что касается кого-то другого,
– наконец промолвила она. – Я никогда не понимала, была ли Кора всего лишь
простодушна или по-детски рассчитывала произвести впечатление. Вы это имели в
виду, не так ли?
– Да. Предположим, миссис Кора сказала себе: «Вот будет
забавно спросить, был ли Ричард убит, и посмотреть на их лица!» Это было бы
похоже на нее?
На лице Элен отразилось сомнение.
– Возможно. В детстве у нее, безусловно, было довольно злое
чувство юмора. Но какое это имеет значение?
– Это подтвердило бы, что шутить по поводу убийства весьма
неразумно, – сухо отозвался Пуаро.
Элен поежилась:
– Бедная Кора.
Пуаро переменил тему:
– Миссис Тимоти Эбернети осталась здесь ночевать после
похорон?
– Да.
– Она говорила с вами о словах Коры?
– Да, она сказала, что это возмутительно и очень на нее
похоже.
– Значит, она не восприняла это всерьез?
– Нет. Уверена, что нет.
Пуаро показалось, что второе «нет» прозвучало менее твердо.
Но так ведь бывает всегда, когда пытаешься что-то припомнить…
– А вы, мадам, отнеслись к этому серьезно?
Глаза Элен Эбернети казались ярко-голубыми и удивительно
молодыми под зачесанными набок седеющими волосами.
– Пожалуй, да, мсье Пуаро, – задумчиво ответила она.
– Из-за вашего чувства, будто что-то не так?
– Возможно.
Пуаро ждал продолжения, но, не дождавшись, заговорил вновь:
– Между миссис Ланскене и ее семьей было многолетнее
отчуждение?
– Да. Никому из нас не нравился ее муж, и это ее обижало –
отсюда и возникло отчуждение.
– Но потом ваш деверь внезапно приехал повидать ее. Почему?
– Не знаю. Возможно, он догадывался, что ему недолго
осталось жить, и хотел помириться.
– Он вам об этом не говорил?