Обреченные - читать онлайн книгу. Автор: Эльмира Нетесова cтр.№ 13

Вымоталась баба. Устала. С любимым, оно все стерпелось бы. Л тут никак привыкнуть не могла. И однажды, разозлившись на свекровь, назвавшую копухой, обозвала ее старой ведьмой и, накинув на плечи шубейку, простоволосая убежала к отцу. В ноги к нему кинулась, молила не прогонять, принять ее. И рассказала, как жилось в доме Ерофея.

Отец слушал молча. Ничего не успел ответить, как в дом влетел Ерофей. Схватив Зинку за косу, намотал ее на руку и на глазах отца жестоко кнутом выпорол.

— За матушку мою, чтоб не обижала ее всякая шалава! За то, что под венцом Богу сбрехала, будто по любви за меня вышла, и обещалась, змеюка, до гроба жить со мной! — врезался кнут в плечи, спину, бока.

Потом, накричав на Зинкиного отца, вытолкал жену взашей, кнутом, на виду у всех деревенских, по улице, как поганую скотину гнал.

Зинка с того дня люто его возненавидела. А Ерофей стал совсем несносным. Искал случая придраться, избить ее. И однажды Зинка хлопнулась при всех на колени перед свекром. Его одного унижала она:

Тятенька, милый, отпустите, иль убейте меня. Не могу я больше с Ерохой жить!. Постылый он. Лучше руки на себя наложу, чем с ним век мучиться. Пощадите меня, не берите грех на душу. Вконец меня извел вместе с матушкой, — рыдала Зинка, облипая слезами сапоги старика.

Свекр глянул на Ерофея из-под кустистых бровей. Сдернул кнут. И замахал им по спине и плечам жены и сына. Те едва вывернулись. С того дня больше года Ероха не ложился в постель к жене. Когда свекр спрашивал Зинку, от чего она не брюхатеет, баба краснела молча. Стыдно было сознаться.

А на следующую весну встретилась на реке, куда пошла полоскать белье, с тем, кого любила до замужества. Слово за слово. И вспыхнул прежний огонь. Только тогда стыд и страх не позволяли. Теперь терять стало нечего. Так и повелось, что ни день — свиданье, да радость.

Сколько это длилось бы, кто о том знает, да только забрали дружка на войну, с которой он не вернулся. А вскоре началась коллективизация. Не обошла она и дом Ерофея. Всю скотину описали у них власти. До последней курицы все забрали со двора. Старую, слепую кобылу и ту увели вместе с телегой.

Ерофей тогда не сдержался:

— Чтоб вы подавились потом и кровью нашей! На столбах вас вешать, разбойники проклятые! Не минуете вы нашего суда грабители! — кричал в отчаяньи, словно лишившись рассудка. Дальше говорить ему не дали… Никто не стал слушать Зинку, что она из бедняцкой семьи и вышла за кулака не по своей воле. Пять зим — немало. И ее вместе со стариками и Ерофеем выкинули из дома, погнали в ссылку, в земли чужие, далекие.

Свекровь и половины пути не вынесла. Умерла по дороге. На мертвых

щеках ее не просыхали слезы.

Свекр словно для того и жил, чтобы успеть поставить дом сыну. Молча

радовался, видя, как растет живот у невестки. Все хотел, чтобы первым — внук родился. Ему стульчики мастерил, столик сделал. Резную, забавную кроватку сладил. А дожить до рождения ребенка не привелось. В глухую, темную ночь умер. Ранней весной. А незадолго до кончины наставлял Ерофея не обижать Зинку.

— Она из-за нас пострадала, бедолага. Выйди за другого, жила бы в своем селе, бок о бок с отцом. И горя бы не знала. Помни — ее доля горькая из-за нас.

Ерофей давно не обижал жену. Знал, чуть что, кнутом, как раньше, не воротишь бабу. Вмиг разведут. Да еще и упекут за нее в каталажку. А потому, когда серчал на бабу — обзывал ее на все село шалавой, но большего себе не позволял. Испытал на собственной шкуре, как можно поплатиться за слова.

В душе и Ерофей, и Зинка, люто ненавидели новую власть. Она лишила их всего. Родителей, своего села, дома и всего нажитого тяжким своим трудом. Эта ненависть и примиряла их. о том ни разу не говорили вслух.

Зинка резко изменилась с того дня, как покинули они се ло. Ей все не верилось. И только оказавшись ка Камчатке поняла, что все случившееся не сон, а жестокая, несправедливая явь.

Здесь, в Усолье, она стала Ерофеихой. Ненавидящей всех, кто приезжал в Усолье из Октябрьского.

Она не любила общений, ни с одной бабой не дружила. И если приходилось работать вместе с другими, всегда молчала, считая, что больше ее никто не пережил.

Может потому никто из усольцев не знал, что семья Ерофея, до приезда на Камчатку, жила в Сибири, где отец Ерофея обзавелся коровой и домом. Но позавидовавшие кулацкой живучести новые власти, не далиприжиться, пустить корни, и отправили семью па самый край света, где зима дольше жизни, тепла хватает лишь на то, чтоб перед смертью сумел выплакаться человек.

Зинка не успела полюбить Сибирь. А в Усолье любить было нечего. Она всегда чувствовала себя тут чужой. И не любила уходить из землянки.

Первый раз обрадовалась баба, когда Ерофей, вернувшись в землянку, сказал, что ссыльные дают им дом. И повелели обжить его до рождения малыша.

— Ерофеиха! Отворяй! — услышала баба внезапное.

В дверь вошла Дуня. Принесла молоко.

— На, вот, пей! Вечером еще принесу! Аж четыре коровы у нас. И четыре теленка. Глядишь, лет через пять, в каждом дворе своя кормилица заведется.

— Нешто, так и сдохнем в ссыльных? — брызнули слезы из Зинкиных глаз.

— А ты на что надеешься? На вождя. Брось думать. Пошел он срать, забыл, как звать. Живи, как есть, без сказок. Вон дитя у тебя теперь. Утеха и отрада…

— И она — ссыльной будет?

Дуняшка опустила голову, не нашлась, что ответить. Сердцем пожалела Ерофеиху. Но ведь и у самой дети. Какая мать своим кровинкам счастья не пожелает? Да только где взять его в Усолье? На край света тепло не доходит. Не хватает его на всех. Живы — и то, слава Богу, — вздыхает баба и торопливо толкнув дверь плечом, бросает мимоходом:

— Пеленки мы тебе принесем. Все детское имеется, что от наших уцелело. Ты себе голову не забивай. Лучше скажи, как дочку назвать решили?

— Мы парнишку ждали. Для дочки имя не придумали, — созналась Зинка, покраснев.

— Имя мы все придумаем. Чтоб счастливой была, — выскочила Дуняшка в дверь поспешно.

Зинка, выглянув в окно, увидела возвращающегося домой Ерофея. Его лицо в улыбке растянулось от уха до уха. Он ввалился н дом шумно, торопливо:

— Зинка! Слухай сюды! Широкаяв русловошла. В свое. И бочки с корюшкой нашлись. Все до единой. На створах застряли. Легко выловили. Ни единую не разбило! И лодки море на берег вынесло. Вместе с сетями! Все цело! Вот счастье-то какое! Аж не верилось! Знать, дочка наша и взаправду счастливой станет, коль рожденье ее такой радостью отмечено! Все село ожило! Не пропадем с голодухи! — рассказывал мужик.

Зинка ликовала, слушая его. И глянув на мужа повлажневшими глазами, предложила подобрев:

— Дочку нашу в честь твоей мамани, давай Татьяной назовем. Как погляжу, она хоть и маленькая, а копия свекрухи, вылитая. Нехай ее имя носит.