В объятиях Шамбалы - читать онлайн книгу. Автор: Эрнст Мулдашев cтр.№ 51

Я почувствовал, что среди этих неведомым образом навеянных мыслей мелькнула мысль о «новом человеке», и он, этот «новый человек», показался мне летающим. Чувство сладостного счастья сменилось на легкую разовую грусть. О, как много я тогда не знал! Я не знал, что новый человек существует уже в реалиях.

А потом среди мелькающих картинок тибетской экспедиции появились мои глаза, глаза Равиля, Селиверстова и Рафаэля Юсупова… Странно было смотреть в собственные глаза… уже в прошлом… на фоне далеко не блещущего красотой моего лица. И в этих глазах я вдруг прочитал странную мысль, странную и явно не мою мысль о том, что этим глазам разрешено увидеть… разрешено увидеть… разрешено… Это «разрешено увидеть» повторялось много раз и гулко звучало в голове.

— Что? Что разрешено увидеть?! — даже воскликнул я про себя.

А потом, как-то просто и легко, я понял, что нам было разрешено увидеть… Город Богов.

— Кем разрешено? — про себя спросил я.

— Время подошло… поэтому и разрешено, — прозвучал мысленный ответ.

А потом мои мысли закружились в хороводе, как бы освободившись от мистического налета, и, войдя в иерархию логики, подсказали мне, что вообще-то много, очень много паломников и йогов видели Город Богов, но, почему-то, им не дано было осознать, что они видят Его — легендарный и великий Город Богов.

Вслед за этим я снова увидел свои глаза и глаза Равиля — в них можно было прочитать счастье, и они, эти глаза на обветренных и замерших лицах, выражали нечто, когда… непонятно кому… от всей души говорится «спасибо».

И, наконец, я увидел себя, идущего в Долину Смерти. И мне, стоящему здесь, в Долине Смерти, передался страх, который я, как и любой человек, испытывал перед встречей с Неведомым, тем более с тем таинственным Неведомым, имя которому — Смерть.

А картины мелькали и мелькали, показывая, как я шел к двум заветным валунам, похожим на четырехглазых пятнисто-рыжих собак. И среди этого страха перед встречей с Неведомым, тем более с таким неведомым, как …. я был почему-то счастлив, неведомо почему — счастлив! Я ощутил, что я не зря по компасу искал эти два валуна и шел сюда. Что-то неудержимо влекло меня сюда. Мысли, прекрасно работающие в сжатом времени, подсказали мне, что я шел сюда, чтобы понять — что же такое жизнь человека? И… вроде бы я кое-что понял… только кое-что. А это «кое-что», как подсказывали мне мысли, состоит в осознании тобой самим твоего предназначения в жизни, которое Кто-то — Бог, наверное, — тебе предначертал. Но как трудно понять это предначертание! Как трудно осознать его! Неужели для этого обязательно нужно ходить в Долину Смерти!?

О, нет! Не обязательно надо добираться до далекого Тибета и не обязательно идти в сокрытую в душевном тумане Долину Смерти! Надо просто прислушиваться к своей интуиции и к её сокровенному шепоту. А этот шёпот, как говорится, много стоит. И, эх, как редко мы прислушиваемся к нему! Мы как бы не хотим слушать шёпот, а слышим только громкие слова. Но шёпот… многого стоит.

И тут до меня дошло, что… Бог меня породил прежде всего для того, чтобы я слушал свою интуицию, а не просто махал руками или двигал ногами. Мне даже как-то обидно стало, что я должен слушать и слушать этот неясный шёпот и… мучиться от того, что я, дав волю своим ногам или рукам или каким-нибудь природным инстинктам, поступаю неправильно, потому что при «звуке» этих естественных устремлений не слышно шёпота. Я осознал, что мне кем-то вроде как предписано использовать движения рук, ног и прежде всего головы в том направлении, которое мне подсказывает этот самый шёпот. Я понял, что я чаще всего слушался этого шёпота, увлекаемый валом чувств, сопровождавших его, но иногда брыкался, да еще и сильно брыкался, очень сильно брыкался, поддаваясь желанию жить «простонародно» или, так сказать, «по-человечески», как обычно рекомендуют на банальных свадьбах с идиотским массовиком-затейником. И… из-за этого желания жить «по-человечески», под сенью крикливых напутствий массовика-затейника, я упустил столько времени, столько времени… О, как много я упустил времени, особенно в молодости!

Мне, стоящему между двух валунов пятнисто-рыжего цвета в Долине Смерти, вдруг стало страшно от того, что я в своей жизни упустил много времени, очень много времени только из-за того, что не послушался шёпота интуиции, а выражение «жить по-человечески» стало казаться мне ненавистным. Угрызения Совести подступили к горлу и… я понял, что здесь, в Долине Смерти, я получу наказание только за то, что я когда-то… упустил время… не послушав интуицию, которая диктовала мне, что тебя, как и других, создал Бог, и он же определил индивидуальное твое предназначение, о чем ты, дорогой, можешь узнать из своих чувств и… этого шёпота, который так не хочется слушать, особенно после увещеваний массовика-затейника.

Я только не знал одного — какое наказание я получу… пока… не знал.

А мысли про моё предназначение сами по себе развивались и развивались в моей голове. Стало до боли жалко, что я упускал отпущенное мне время … особенно в молодости. Какой-то облегчающей волной в меня вошло понимание, что в зрелом возрасте я во многом компенсировал упущенное в молодости время, став по интуиции работать до двух-трех часов ночи. Но я ощутил, что всё равно не успею наверстать это злополучно упущенное время. И от этого мне было горько. Я ждал наказания Царя Смерти Ямы.

В голове промелькнула мысль о паломниках, которые приходят сюда, в Долину Смерти, чтобы именно здесь, перед лицом Смерти, осознать, наконец-то, смысл жизни. Почему же паломники, благочестивее которых вроде бы и не бывает, приходят сюда и почему же многие из них, паломников, умирают здесь, испепеляемые выходящей из них энергией Совести? На повисший вопрос тут же возник ответ — благочестивость не есть ещё искренность перед Богом, а под личиной благочестивости часто скрывается то, что надо замаскировать в себе самом, выучив какие-либо заунывные ритуалы с оттенком пренебрежения ко всему человечеству, живущему, извините, полноценной, вкусной и страстной жизнью.

Такие паломники сами не понимают того, бурча непонятные для них самих молитвы, что они под сенью благочестивости скрывают свою банальную трусость перед людьми и жизнью. И чем больше они, паломники, боятся людей, тем больше они уделяют внимание молитвам и ритуалам. Они уходят от людей подальше, погружаясь в рисованный мир непонятных ритуалов, которые… вряд ли когда-нибудь будут поняты. Рисованный мир есть мир трусливых людей, тех людей, которые боятся жизни. Символ Зайца стоило бы применить к этому миру.

Они, эти «убегающие от жизни зайцы», живут в мире глухого ропота чувств, бунтующих против падения Человека до уровня Зайца, и даже как-то привыкают к этому ропоту, как люди, живущие на железнодорожной станции, привыкают к грохоту поездов. Но что-то точит, точит и точит их изнутри. И, в конце концов, не выдержав вечного и омерзительного скрежета в душе, паломник, взяв, согласно ритуалам, котомку и посох в руки, отправляется в путь и идет туда, куда велят идти ритуалы. Он идет, идет и идет, почти не кушая и стесняясь оправиться даже перед камнем или деревом, и, наконец, находит, согласно ритуалам, Долину Смерти и… смело… со звуком «м-м-х» входит туда, где вдруг понимает, что вообще-то он зря пришел сюда, поскольку в картинках его жизни, мелькающих перед глазами, отсутствует его благочестивость и ритуальность, а возникают толпы людей, на фоне которых вырастает символичный образ Зайца. И тут паломник замечает, что руки его подёргиваются, что морщины на них углубляются, и он с ужасом видит, что тело его, истлев, с грохотом падает на землю, а он взлетает над останками, наконец-то поняв, что если в душе появляется страшный сигнал — глухой ропот, то надо искать причины его в себе самом, а не задалбливать этот глухой ропот завыванием выученных молитв и, что освобождением от этого глухого ропота чувств является действие, пусть ошибочное, но действие во имя не самого себя с признаками заячьей породы, а во имя людей с их непредсказуемыми поворотами и активностью, потому что Бог определил главную ценность человека как любовь (действенную любовь!) к человечеству вообще… а не к Зайцам вообще, хотя… и не все паломники такие.