Мужчину, которого считали Вильямом, поместили в маленькую
палату. С ним постоянно находился санитар, наблюдающий за его дыханием. К его
носу шли трубка и респиратор, над ним нависали многочисленные приборы, и его
лицо скрывала кислородная маска.
Дневальный слегка приподнял маску, чтобы она могла лучше
рассмотреть его лицо, а сопровождающие ее представители военного министерства
встали поодаль. Госпиталь ожидал еще снимок его зубов, это могло с большей
степенью вероятности помочь им дать положительный ответ. Его едва можно было
узнать, он был таким худым и выглядел как его отец. Сара подошла ближе и
коснулась его щеки. Он вернулся к ней из мертвых, он даже не пошевельнулся, но
у нее не было и тени сомнения. Это был Вильям. Она повернулась и посмотрела на
сопровождающих, ее взгляд сказал им все, слезы покатились по ее щекам, и в
глазах мужчин тоже появились слезы.
— Слава Богу… — прошептал взволнованный сэр Алан.
Она застыла на месте, не в состоянии отвести от Вильяма
глаз, касалась его лица, его рук, поднесла его пальцы к губам и поцеловала их.
Руки у него были цвета воска, как и лицо, но она знала, что врачи сделают все,
чтобы спасти его. Санитар снова опустил ему на лицо кислородную маску, а через
минуту вошли два доктора и три медсестры и попросили ее выйти из палаты. Бросив
на него прощальный взгляд, Сара нехотя рассталась с Вильямом. Это было чудо.
Она потеряла Лиззи… но теперь она обрела Вильяма. Может быть, Бог будет к нему
милосерден. Сара попросила представителей военного министерства договориться о
том, чтобы она могла позвонить матери Вильяма в Вайтфилд. Ее немедленно
проводили в кабинет начальника госпиталя, и вдовствующая герцогиня с облегчением
вздохнула и затем расплакалась так же, как и Сара.
— Слава Богу… бедный мальчик… как он?
— Боюсь, не очень хорошо, мама. Но ему скоро будет
лучше.
Сара надеялась, что не обманывает ее, потому что ей хотелось
этому верить. Он не мог выжить для того, чтобы умереть теперь, когда они снова
вместе. Она просто не могла позволить ему умереть.
Люди из военного министерства уехали, а начальник госпиталя
вошел в кабинет, чтобы поговорить с ней о состоянии Вильяма. Он не тратил слов
попусту и перешел прямо к тому, насколько серьезно его состояние.
— Мы не знаем, выживет ли ваш муж, ваша светлость. У
него гангрена обеих ног, обширные внутренние повреждения, и он долго будет
болен. Возможно, не один год. У него сложные переломы обеих ног, которые
невозможно вылечить. Не исключено, что у него инфекция в обеих ногах с тех пор,
как он упал и получил переломы. Мы не можем спасти его ноги, и, возможно, нам
не удастся спасти ему жизнь. Вы должны знать это.
Сара знала, но отказывалась этому верить. Теперь, когда он
вернулся, она ни за что не хотела терять его.
— Вы должны спасти его ноги. Он проделал такой путь не
для того, чтобы потерять их.
— У нас нет выбора, во всяком случае, шансов очень
мало. Ноги не смогут служить ему, нервы и мускулы слишком сильно повреждены,
ему понадобится коляска.
— Прекрасно, но оставьте ему ноги, пусть он будет в
коляске с ногами.
— Ваша светлость, я не уверен, что вы поняли меня…
здесь тонкое равновесие… гангрена…
Она сказала ему, что прекрасно все поняла, но просила его
хотя бы попытаться спасти Вильяму ноги. Он раздраженно пообещал ей, что они
сделают все возможное, но она должна здраво смотреть на вещи.
В течение следующих двух недель ему сделали четыре операции.
Вильям едва перенес их. Он ни разу не пришел в сознание с тех пор, как его
привезли в Лондон. Первые две операции были на ногах, третья — на позвоночнике,
а последняя — для того, чтобы устранить внутренние повреждения, которые могли
бы стоить ему жизни. И никто из лечащих его специалистов не мог понять, как он
перенес все это. Он был ослаблен инфекцией и болезнью, истощен от недоедания,
его кости были сломаны, и никто не лечил их, и были явные следы пыток. Он
перенес все и выжил… но едва выжил.
Всю третью неделю они делали что могли, и теперь оставалось
только ждать, придет ли он в сознание, останется в состоянии комы или умрет.
Никто не мог сказать, что будет. Сара изо дня в день сидела рядом с ним,
разговаривала, держа его за руку, желая вернуть его к жизни, пока не стала
выглядеть хуже, чем он. Она ужасно похудела и побледнела, глаза ее потускнели,
пока она неотлучно сидела возле него и ухаживала за ним. Как-то днем одна из
медсестер зашла, посмотрела на нее и, покачав головой, тихо сказал ей:
— Он не может услышать вас, ваша светлость. Не мучайте
себя.
Она принесла Саре чашку чаю, и Сара с благодарностью приняла
ее, но она верила, что Вильям ее слышит.
В конце июля понадобилось еще одно хирургическое
вмешательство, на его селезенке, и потом они снова ждали. Сара ухаживала за
ним, разговаривала, ободряла, целовала его пальцы и наблюдала за ним, не отходя
от его постели ни на минуту и не теряя надежды. Для нее в его палате поставили
койку, и Сара одолжила у одной из медсестер халат. Она всего лишь раз оставила
Вильяма, когда вдовствующая герцогиня привезла в госпиталь Филиппа, чтобы он
повидался со своей матерью в приемной. Ему не позволили подняться наверх, чтобы
увидеть Вильяма, и, по правде говоря, ему было страшно. Мальчику сказали, как
болен его отец, и Филипп понимал это. Но Вильям был для него чужим. Прошло
столько лет, и он не знал его. Сара обрадовалась сыну, она ужасно скучала, он
тоже скучал без нее, но она не могла оставить Вильяма.
Наступило первое августа, когда главный хирург настоятельно
рекомендовал ей прекратить дежурство и стал убеждать ее, что его светлость не
выйдет из состояния комы. Он просто никогда не придет в сознание. Он может
существовать в таком состоянии не один год, а может только несколько дней, но
если бы он мог прийти в сознание, это уже случилось бы, и ей придется
примириться с этим.
— Откуда вы можете знать, что сегодня он не придет в
себя? — спросила она немного истерично, как ему показалось.
Но Сара понимала, что им удалось спасти его ноги, а теперь
они хотят отказаться от попыток спасти его и выбросить, словно какой-то мусор.
Она пять недель спала урывками и не собиралась бросать его теперь, несмотря на
то, что ей говорили.
— Я сорок лет проработал хирургом, — твердо сказал
доктор, — и знаю, когда надо продолжать бороться, а когда отказываться от
борьбы. Мы боролись… и мы проиграли… теперь пора прекратить борьбу.
— Он был военнопленным три с половиной года, и вы
предлагаете бросить его?! — закричала она. Ей было все равно, кто ее
услышит. — Он не отказался от борьбы, когда был в лагере, а я не откажусь
теперь. Вы слышите меня?
— Конечно, ваша светлость. Я прекрасно понимаю. —
Он тихо вышел из комнаты и попросил дежурную медсестру, чтобы она предложила
герцогине Вайтфилд успокоительное. Но в этом не было необходимости. Сара
сохраняла самообладание.
— Бедняга едва жив. Нужно позволить ему спокойно
умереть, — сказала дежурная медсестре, которая работала рядом с ней, но та
только покачала головой: иногда случаются странные вещи. В одной из больничных
палат лежал человек, который пришел в себя после шести месяцев комы. Он был
ранен в голову при воздушном налете.