— Я знаю, — ответила она, усмехнувшись, — но
представь, как великолепно будет выглядеть усадьба, когда мы все
закончим. — Он отказался от попыток уговорить ее переехать в Вайтфилд. Она
слишком любила эту усадьбу и была здесь дома.
Вильям уехал в канун Нового года. Сара встретила Новый год в
постели, держа на руках сына и напевая ему. Она надеялась, что наступающий год
будет лучше и что мужчины снова вернутся домой.
В январе она убедилась, что снова беременна. Ей удалось
найти в Шамонте старого доктора, который подтвердил ее предположение. Он сказал
ей, что бабьи сказки о том, что нельзя забеременеть, пока кормишь ребенка,
подтверждаются, но далеко не всегда. Но Сара была вне себя от счастья. Брат или
сестра Филиппа должен был родиться в августе. Эмануэль помогала ей по-прежнему
и была взволнована предстоящим появлением нового малыша. Она обещала делать
все, что сможет, чтобы помочь герцогине с будущим ребенком. Но Сара надеялась,
что к тому времени Вильям снова вернется домой. Она не боялась. Она была
счастлива. Она написала Вильяму и сообщила ему новость, он прислал ей ответ и
просил, чтобы она берегла себя, и обещал, что постарается снова приехать, как только
у него появится возможность. Но его послали в Ваттон в Норфолке с 82-й
эскадрильей бомбардировщиков. Он написал ей, что теперь на его возвращение во
Францию не будет никакой надежды несколько месяцев. Он упомянул о том, что ему
хотелось бы, чтобы в июле она переехала в Париж, и что при желании она могла бы
остановиться у Виндзоров. Он боялся, что она снова будет рожать в замке,
особенно в его отсутствие, однако он надеялся, что сможет приехать.
В марте она получила еще одно письмо от Джейн, у которой снова
родилась девочка, и они назвали ее Элей. Но Сара чувствовала себя странно
отдаленной от своей семьи, будто они больше не были сокровенной частью ее
жизни, как когда-то. Она старалась быть в курсе их новостей, но письма шли так
долго и так много имен, которые они упоминали, были ей незнакомы. Она была
целиком занята заботами о сыне, восстановлением замка и постоянно слушала
новости из Европы.
Она слушала все радиопередачи, которые ей удавалось поймать
в эфире, читала каждую газету, не пропускала ни одного слуха, но новости не
были обнадеживающими. В своих письмах Вильям по-прежнему обещал, что скоро
будет дома. Весной 1940 года Гитлер, кажется, остановился на время, и Вильяму и
его друзьям хотелось знать, не собирается ли он отступить. В Штатах назвали это
Телефонной войной, но для людей в оккупированных странах эта война была вполне
реальной.
Виндзоры пригласили ее на обед в Париж в конце апреля, но
она не поехала. Ей не хотелось оставлять Филиппа одного в замке, хотя она и
полагалась на Эмануэль. Кроме того, она была уже на пятом месяце беременности и
считала, что ей не следует выезжать без Вильяма. Она послала им вежливый отказ,
а в начале мая подхватила ужасную простуду, и пятнадцатого, когда Германия
вторглась в Нидерланды, лежала в постели. Эмануэль прибежала наверх сообщить ей
об этом. Гитлер сделал следующий шаг. Сара спустилась вниз, на кухню, послушать
радио. Она прослушала все новости, какие смогла найти, а на следующий день
попыталась дозвониться Уоллес и Дэвиду, но слуга сказал, что накануне утром они
уехали в Биарриц. Герцог решил ради безопасности герцогини отвезти ее на юг.
Сара снова легла в постель, а через неделю у нее начался
бронхит и от нее заразился Филипп. Она была так занята уходом за ним, что даже
не поняла, что это значит, когда услышала по радио об эвакуации Дюнкерка. Что с
ними случилось? Каким образом они вернутся обратно?
Когда Италия вступила в войну против Англии и Франции, Сара
испугалась. Новости были страшные, Германия напала на Францию, все в стране
пришли в смятение, никто не знал, куда уехать и что делать. Сара была убеждена,
что они никогда не сдадутся Германии. Но что, если Францию станут бомбить? Она
знала, что Вильям и ее родители сходят с ума из-за нее, но она не могла
связаться с ними. Они оказались отрезанными от мира. Сара не могла позвонить в
Англию или в Штаты. Было совершенно невозможно получить связь. А четырнадцатого
июня она, как и все остальные, кто слушал новости, сидела оглушенная.
Французское правительство объявило Париж открытым городом. Оно буквально
вручило его Германии, и они вошли в город атакующей цепью с наступлением
темноты. Франция пала перед Германией. Сара не могла поверить этому. Она
сидела, глядя на Эмануэль, пока слушала новости. Девушка заплакала, услышав о
падении Парижа.
— Its vont nous tuer… — запричитала она. — Они
убьют нас. Нам всем пришел конец.
— Не говори глупости, — сказала Сара, надеясь, что
девушка не заметит, как дрожат у нее руки. — Они ничего с нами не сделают.
Мы женщины. И возможно, они не придут сюда. Эмануэль, будь разумна… успокойся…
— Но она не верила собственным словам. Вильям оказался прав: ей следовало
уехать из Франции, но теперь было слишком поздно. В заботах о Филиппе она не
заметила предостерегающих знаков и теперь едва ли могла убежать на юг, как это
сделали Виндзоры. Она не могла уйти далеко с ребенком на руках, к тому же она
была уже на седьмом месяце беременности.
— Мадам, что мы будем делать? — спросила Эмануэль,
чувствуя, что она должна как-то защитить ее. Она обещала это Вильяму.
— Абсолютно ничего, — спокойно ответила
Сара. — Если они придут сюда, нам нечего прятать и нечего отдать им. Все,
что у нас есть, — это то, что мы вырастили в саду. У нас нет ни серебра,
ни драгоценностей. — Она вдруг вспомнила изумрудный браслет, который
Вильям подарил ей на Рождество, и несколько украшений, которые она привезла с
собой, ее обручальное кольцо и первые подарки на Рождество, которые он купил
для нее в Париже. Но она могла спрятать эти вещи, а если потребуется, отдать,
чтобы спасти жизни близких людей. — У нас нет ничего, что им нужно,
Эмануэль. Мы две одинокие женщины с ребенком.
Но тем не менее ночью она взяла с собой в спальню одно из
ружей Вильяма и положила Филиппа спать в свою постель. Она спрятала драгоценности
под половицей в детской, а сверху аккуратно расстелила ковер.
В следующие четыре дня ничего не произошло. Она даже решила,
что они в безопасности, как и прежде, когда на главной аллее появилась колонна
джипов. Немецкие солдаты выпрыгнули из джипа и побежали к ней. Двое направили
на нее автоматы и знаком велели поднять руки вверх, но Сара не могла это
сделать, так как держала на руках Филиппа. Она знала, что Эмануэль убирается
после завтрака на кухне, и молилась, чтобы девушка не испугалась, когда их увидит.
Они закричали, чтобы она встала там, где они хотели, но Сара
старалась не выдать волнения, дрожащими руками вцепившись в Филиппа и
разговаривая с ними по-английски.
— Чем я могу помочь вам? — спокойно спросила она,
всем своим видом выражая крайнее негодование и пытаясь как можно лучше передать
аристократические, внушающие уважение манеры Вильяма.
Они недолго громко говорили ей что-то по-немецки, а потом
другой военный, очевидно, выше чином, заговорил с ней:
— Вы англичанка?