Она хотела только одного — танцевать, и надеялась, что
сумеет этим обеспечить и себя, и бабушку с Федором. Если она выйдет замуж за
нелюбимого, то потеряет к себе всякое уважение. Нет, лучше работать день и
ночь, делать все, что угодно.
— Ну, хорошо, хорошо, только не плачь. — Евгения
Петровна, думая о жестокости судьбы, сама готова была разрыдаться. Быть может,
Зоя и права… Конечно, князь Марковский слишком стар для ее внучки, но зато он
принадлежит к их кругу, а это очень важно…
Что ж поделать: даст бог, появятся другие женихи, помоложе…
Зоя сама встретит и полюбит достойного и порядочного человека. Даст бог… Только
на него и на эту счастливую встречу и оставалось ей уповать. Правда, было еще
немного драгоценностей, спрятанных под матрацем их кровати, — кучка бриллиантов
и изумрудов, длинная нитка великолепного жемчуга и пасхальное яйцо, подарок
императрицы… Нет, не о таком будущем для своей внучки мечтала она. —
Довольно плакать! Вытри слезы и пойдем погуляем.
— Не пойду. — Зоя глубже зарылась лицом в
подушку. — Он наверняка ждет нас внизу…
— Что за глупости! — Евгения Петровна улыбнулась:
Зоя, в сущности, оставалась ребенком, хоть и стремительно повзрослела за эти
два месяца. — Не станет человек с такими безупречными манерами
околачиваться у твоего подъезда.
Зоя перевернулась на спину: она была поразительно красива
сейчас.
— Простите меня, бабушка… Я не хотела вас огорчать… А о
себе и о вас, и о Федоре позабочусь я.
— Я не хочу, чтобы ты работала на нас, дитя мое.
Все должно быть иначе: должен появиться человек, который
будет опекать и оберегать тебя.
— Сейчас не то время, все переменилось, бабушка. —
Зоя приподнялась на кровати и застенчиво улыбнулась. — А может быть, я
стану великой балериной!
— Можно и впрямь подумать, что тебе нравится скакать по
сцене.
— Я обожаю балет, бабушка!
— Знаю, знаю! И ты талантливая у меня. Но нельзя же всю
жизнь только танцевать. Да, сейчас тебе приходится этим заниматься. Но наступит
день, и все опять переменится. — В ее голосе звучало не столько обещание,
сколько надежда, и Зоя, вскочив с кровати, подумала вдруг, что не хочет, чтобы
надежда эта сбылась. Она любила балет сильней, чем думала и могла понять
бабушка, и танцевала не только ради куска хлеба.
Они вышли из дому и медленно пошли к Пале-Роялю, разглядывая
лавочки, примостившиеся под его арками. Зоя невольно ощутила душевный трепет.
Париж был прекрасен, парижане ей нравились. Жизнь не так
ужасна. Она чувствовала себя юной и счастливой — слишком юной, чтобы тратить
время, принимая ухаживания князя Марковского.
Глава 13
Весь июнь Зоя танцевала в дягилевском балете и была так
увлечена своей работой, что даже не знала о творящихся в мире событиях. И вход
в Париж американских войск под командованием генерала Першинга был для нее полной
неожиданностью. Колонна американцев строем прошла к площади Согласия. Париж
сошел с ума от восторга: люди кричали, размахивали руками, засыпали солдат
цветами с криками «Vive 1'Amerique!»
[2]
. Зоя с трудом пробралась
сквозь толчею домой и стала рассказывать бабушке об увиденном:
— ..Их тысячи, тысячи!..
— Тогда, может быть, они смогут завершить войну
поскорее, — отвечала та. Евгения Петровна, измученная ночными бомбежками,
лелеяла тайную надежду, что скорое окончание войны изменит положение в России и
они смогут вернуться на родину. Впрочем, надежду эту разделяли с нею очень
немногие.
— Хотите — пойдем посмотрим? — сияя глазами,
спросила Зоя.
Ликование парижан и вид молодцеватых, краснощеких, крепких
солдат в хаки радовали ее и вселяли уверенность в будущем, хотя бабушка только
скептически покачивала головой.
— Знаешь, дитя мое, я не люблю солдат на улицах. —
Воспоминания о петроградском феврале были еще свежи. — Держись от них
подальше, а лучше вообще сиди дома. Настроение толпы может измениться в минуту:
сейчас ликуют, а потом идут убивать.
Но, судя по всему, она ошибалась. Все были счастливы, а в
театре даже отменили репетиции. Впервые за месяц у Зои выдалось свободное
время: она могла поспать подольше, остаться в постели с книгой, погулять,
посидеть у камина… Вечером она написала Мари очередное письмо, рассказывая о
вступлении в Париж генерала Першинга и о своих успехах на сцене. Ей было о чем
написать, хотя об ухаживании князя Марковского она даже не упомянула, зная, что
подругу обескуражит посредничество бабушки. Но теперь все это было в прошлом:
князь понял, что ему отказано, и, хотя по-прежнему привозил Евгении Петровне
свежий хлеб, Зою больше не караулил возле театра.
Зоя водила пером по бумаге, а Сава, мирно посапывая, спала у
нее на коленях. «…Она — вылитый Джой, и, когда она вбегает в комнату, я сразу
же вспоминаю Царское и тот день, когда ты мне ее подарила. Впрочем, никакие
напоминания мне не нужны — я и так не забываю тебя ни на минуту. Мне так дико,
что мы в Париже, а ты — дома, и этим летом мы не поедем вместе в Ливадию. Та
смешная фотография всегда лежит у моего изголовья».
Зоя неизменно смотрела на нее, перед тем как заснуть. Она
бережно хранила и фотографию Ольги с наследником на коленях — Алексею было
тогда года три-четыре, — и снимок Николая и Александры. Неделю назад она
получила отправленное доктором Боткиным письмо от Мари: та писала, что у них
все обстоит благополучно, их по-прежнему держат под домашним арестом, но в
сентябре обещают отправить в Ливадию, сама она давно поправилась и просит
прощения за то, что заразила Зою корью… Читая, Зоя улыбалась сквозь слезы.
В тот день должен был состояться спектакль «Петрушка» для
генерала Першинга и его штаба, и Зою срочно вызвали в театр. Бабушку, как и
следовало ожидать, эта новость не очень обрадовала: танцевать перед солдатней —
это уже предел падения. Но, наученная горьким опытом, она даже не стала
отговаривать внучку.
— Я хочу, чтобы Федор сегодня встретил тебя после
театра, — сказала Евгения Петровна.
— Какие глупости, бабушка, со мной ничего не случится.
Американские генералы ничем не отличаются от русских. Они достаточно
благовоспитанны, чтобы не лезть на сцену и не хватать балерин в охапку, —
сказала Зоя. В этот вечер заглавную партию танцевал Нижинский, и она сама не
верила своему счастью: оказаться партнершей великого артиста — об этом можно
было только мечтать. — Все будет хорошо, обещаю вам.
— Одну я тебя не пущу. Или Федор, или князь Владимир —
выбирай. — Она-то отлично знала, кого выберет себе в провожатые Зоя, и в
глубине души жалела, что не проявила в том памятном разговоре должной
настойчивости. Впрочем, князь действительно не подходил Зое по возрасту.
— Ну, хорошо. Я пойду с Федором. Воображаю, как он
будет томиться за кулисами от скуки.