Она обожала скакать верхом, прислушиваться к весенним
звукам, наблюдать, как медленно, неохотно уходит зима, любоваться многоцветьем
осенних красок. И едва ли не с малолетства вела отцовский дом с помощью Алберты
Пибоди, женщины, вырастившей сестер и заменившей им мать. Хотя зрение у Берти
было неважным, ум по-прежнему оставался острым, и она с закрытыми глазами могла
отличить Оливию от Виктории.
Вот и теперь Берти пришла справиться, как подвигается
работа. У нее уже не хватало ни терпения, ни сил, чтобы сделать все самой, и
она была благодарна Оливии за помощь. Оливия тщательно проверяла состояние
гобеленов, хрусталя, постельного белья; ничто в доме не ускользало от ее
внимания. Виктория же терпеть не могла кропотливые и бесконечные домашние
хлопоты. Странно, какими разными могут быть близнецы!
– Ну что? Все тарелки перебиты или дотянем до
рождественского ужина? – осведомилась Берти, ставя на стол стакан ледяного
лимонада и тарелку свежеиспеченного имбирного печенья. После двадцати лет
беспорочной службы Алберта привыкла считать девочек своими дочерьми. С того дня
как она взяла в руки два кричащих свертка, они не расставались ни на день.
Эта маленькая пухленькая женщина с белоснежными, собранными
в пучок волосами и пышной грудью утешала девочек, выслушивала их детские
секреты, помогала в невзгодах и подставляла плечо, когда им хотелось поплакать.
Словом, заменяла обоих родителей именно в том возрасте, когда так трудно без
матери. Отец редко бывал с ними и, целиком поглощенный скорбью о жене, держался
отчужденно. Правда, за последние годы, растеряв бодрость духа и здоровье, он
смягчился и искренне привязался к детям. Сердечная болезнь, причиной которой он
считал потрясения и скорби по так рано ушедшим женам, не позволяла вести
активный образ жизни. Теперь же, получив возможность передать управление
заводами в руки доверенных лиц, он стал куда счастливее и спокойнее.
– Нам нужны суповые тарелки, Берти, – торжественно
объявила Оливия, продолжая сражаться с непокорными волосами и совершенно не
представляя, как ошеломляюще красива в эту минуту. Белоснежная кожа резко
контрастировала со смоляными прядями, а огромные темно-синие глаза сверкали
двумя сапфирами.
– Да и рыбные тоже. На следующей неделе закажу у
Тиффани. Кстати, следует предупредить судомоек, чтобы поосторожнее обращались с
посудой.
Берти с улыбкой кивнула. Оливия к этому времени должна бы
иметь собственный дом, вместо того чтобы переписывать отцовский фарфор и
разыгрывать роль хозяйки. Но у нее не было ни малейшего желания покидать этот
дом. Девушка была безмерно счастлива здесь, в Хендерсон-Мэнор. Совсем не то что
Виктория, без умолку тараторившая о каких-то невиданных городах и странах. У
нее портилось настроение каждый раз при мысли о пустующем в Нью-Йорке доме и
веселых вечеринках, которые они могли бы там устраивать.
Оливия одобрительно оглядела светло-голубое шелковое платье
Берти, в котором та напоминала кусочек летнего неба. Оливия сама скопировала
фасон в журнале и отослала местной модистке. Именно Оливия всегда выбирала
платья всем троим. Виктории было не до того. Она лишь снисходительно
предоставляла сестре заботиться о ней.
– Печенье удалось как никогда. Отцу понравится, –
заметила Оливия, которая велела испечь его специально для Эдварда и главного
поверенного, Джона Уотсона. – Пожалуй, надо попросить повара отослать в
кабинет поднос с завтраком. Или ты уже все сделала?
Женщины обменялись понимающими улыбками людей, привыкших
много лет делить нелегкие обязанности. Берти, на глазах которой Оливия росла,
превращаясь из девочки в молодую женщину и хозяйку дома, прекрасно знала, как
скрупулезно исполняет свой долг воспитанница. Знала и уважала Оливию и
считалась с ее мнением, хотя, не задумываясь, журила, если та выбегала под
дождь, или легко одевалась, или совершала нечто столь же легкомысленное. Но с
годами Берти все реже корила девушку. Оливия и без того слишком серьезна, не
мешает иногда и отвлечься.
– Я все приготовила, но сказала повару, что ты сама
пошлешь за подносом, когда время придет, – сообщила Берти.
– Спасибо, дорогая.
Оливия грациозно спустилась со стремянки и, поцеловав
старушку в щеку, па мгновение по-детски уткнулась головой в ее плечо. Еще один
поцелуй и девушка упорхнула на кухню. Одобрительно кивнув при виде посуды и
салфеток, расставленных Берти на серебряном подносе, она приказала подать
кувшин с лимонадом, большую тарелку печенья, и крошечные сандвичи с кресс-салатом,
огурцами и тонко нарезанными ломтиками помидора с их собственного огорода. В
кабинете должен быть графин с хересом и напитками покрепче, если понадобится.
Оливия, росшая среди друзей отца, была не из тех девушек, кто презрительно
морщит носик при виде мужчин, пьющих виски и курящих сигары. По правде говоря,
она даже любила запах табачного дыма, впрочем, как и ее сестра.
Удостоверившись, что все в порядке, она отправилась к отцу в
библиотеку.
– Как ты себя чувствуешь сегодня? Ужасно жарко, верно?
– Не жалуюсь, – покачал головой Эдвард, с
гордостью оглядывая дочь.
Какая она молодец! Он часто говаривал, что, не будь Оливии,
в доме царил бы вечный беспорядок. Недаром он шутил, что опасается, как бы один
из Рокфеллеров не женился на Оливии, с тем чтобы было кому управлять
Кайкьюитом. Он не раз бывал в великолепном доме, построенном Джоном Д.
Рокфеллером и снабженном всеми возможными современными удобствами, включая
телефоны, центральное отопление и генератор в гараже, и не уставал повторять,
что по сравнению с этим дворцом его особняк выглядит настоящей сельской
лачугой. Это, конечно, было не совсем так, но жилище Рокфеллеров явно
выделялось среди всех поместий небывалой роскошью.
– Жара полезна для моих старых косточек, – заметил
отец, раскуривая сигару. – Кстати, где твоя сестра?
Оливию всегда так легко найти в одной из комнат, где она
составляет длинные списки, пишет приглашения и указания слугам, расставляет
цветы… Виктория же вечно где-то пропадает!
– Кажется, отправилась к Асторам, поиграть в
теннис, – уклончиво заметила Оливия, не имея ни малейшего представления о
том, куда делась сестра.
– Неужели? А по-моему, Асторы уехали на лето в Мэн.
Как, впрочем, и большинство соседей. Раньше Хендерсоны тоже
следовали примеру соседей, но теперь Эдвард отказывался покидать Кротон даже в
самое пекло.
– Прости, отец, – смущенно пробормотала Оливия,
краснея до кончиков волос. – Я думала, они вернулись из Бэл-Харбор.
– Разумеется, дорогая, – усмехнулся отец. –
Одному Богу известно, куда подевалась Виктория и что у нее на уме.
Однако оба знали, что проделки и выходки девушки
дос83таточно безобидны. Просто Виктория – натура живая, энергичная и
независимая, совсем как ее покойная мать, и Хендерсон всегда подозревал, что
она достаточно эксцентрична. Но пока это не проявлялось слишком откровенно,
Эдвард вполне мог выносить чрезмерную резвость дочери. Кроме того, она пока не
натворила особых бед, и самое худшее, на что была способна, – свалиться с
дерева, получить солнечный удар, прошагав по жаре несколько миль до ближайшего
поместья, и заплыть слишком далеко. Развлечения здесь были достаточно
скромными. До сих пор у Виктории не было романтических увлечений и пылких
поклонников, хотя несколько молодых представителей семейств Рокфеллеров и Ван
Кортлендтов проявляли явный интерес к юной красавице. Но все было в рамках
приличия, и даже отец понимал, что Виктория была скорее интеллектуалкой, чем
пылкой, страстной особой.