Собственно говоря, Берти была единственной, кто безошибочно
различал проказниц, причем в любых обстоятельствах, даже если обе молчали.
Кроме того, ей была известна единственная примета, по которой можно было всегда
сказать, кто есть кто. У Оливии было крошечное родимое пятнышко в верхней части
правой ладони, а у Виктории – точно такое же, но на левой. Отец тоже это знал,
но вечно забывал проверить. Гораздо проще было спросить и надеяться, что
получишь правдивый ответ, и это случалось все чаще, по мере того как девочки
росли. Но по-прежнему, где бы они ни появлялись, производили фурор, поскольку
оставались точными копиями друг друга.
Недаром девушки имели огромный успех и наделали много шума в
высшем обществе Нью-Йорка два года назад. Отец тогда настоял на возвращении
домой еще до Рождества – просто не мог вынести всеобщего внимания и суматохи,
возникавшей везде, где бы они ни появлялись. Он чувствовал, что их считают
чем-то вроде забавного курьеза, и это было слишком утомительным для пожилого
человека. Виктория была вне себя от огорчения, когда пришлось прервать зимний
сезон, но Оливия ничуть не возражала. Зато с тех пор Виктория никому не давала
покоя, а ее приступы дурного настроения сказывались на всех домашних. Она не
переставала ныть и жаловаться на тоску и скуку здешней жизни и сетовала на
бессердечие отца, не понимая, как можно выносить столь унылое существование.
Единственным предметом, занимавшим ее помимо нью-йоркского
круговорота, было движение суфражисток. Она поистине горела пламенем борьбы за
женские права, и эта страсть не угасала ни днем, ни ночью. Оливии до смерти
надоело слушать сестру. Та только и твердила об Элис Пол, организовавшей марш в
Вашингтоне в апреле этого года, где десятки женщин были арестованы, сорок
ранены и властям потребовался кавалерийский полк, чтобы восстановить порядок.
Она также прожужжала сестре все уши относительно Эмили Дэвидсон, погибшей под
копытами королевского коня, которому демонстративно перебежала дорогу на
скачках, и пела дифирамбы матери и дочерям Панкхерст, увлеченно пускавшимся во
все тяжкие во имя равноправия английских женщин. При одном упоминании священных
имен глаза Виктории вспыхивали, а Оливия воздевала руки к небу. Но сейчас
приходилось терпеливо дожидаться извинений и объяснений Виктории.
– И что? Вызывали полицию? – весело
поинтересовалась Виктория, не выказывая ни малейших признаков раскаяния.
– Пока нет, – строго отрезала Оливия. – Я
подкупила Петри лимонадом и печеньем и упросила подождать до ужина. И как вижу,
напрасно. Нужно было позволить парнишке пойти к отцу. Так и знала, что это твои
штучки.
Она старалась показать, как рассержена, но ничего не
выходило. И Виктория это заметила.
– Откуда ты догадалась, что это я? – с восторгом
осведомилась она.
– Почувствовала, негодница ты этакая! Когда-нибудь ты
мне надоешь окончательно, и пусть полицейские с тобой разбираются!
– Ну уж этому не бывать, – уверенно объявила
Виктория с блеском в темно-синих очах, так напоминавшим Эдварду Элизабет.
Девушки всегда были очень близки, и Виктория беспечно предоставляла
старшей сестре заботиться о ней. Каждое утро Оливия самолично вынимала из
гардероба платье, которое предстояло надеть сестре, и та беспрекословно
подчинялась. Девушки без памяти любили друг друга, и Оливия вечно вытаскивала
сестру из очередной неприятности. Она всегда находила предлог оправдать
Викторию и не задумываясь брала на себя ее вину, не находя в этом ничего
обременительного. Отец часто читал им наставления, призывая быть серьезными и
ответственными, но иногда так трудно не поддаться соблазну!
Все в девушках было необычным. Они были ближе, чем просто
родные люди, и иногда окружающим казалось, что перед ними один человек. Однако
глубоко в душе девушки сознавали, что между ними существуют немалые различия.
Виктория была куда более дерзкой, озорной, лукавой и склонной к авантюрам.
Огромный мир манил и тянул ее к себе куда сильнее, чем Оливию. Оливия была
готова довольствоваться домом, семьей и послушно следовала традициям. Виктория
же стремилась бороться за права женщин, считала, что брак – отживший варварский
институт и женщина должна оставаться независимой.
Оливия считала прогрессивные идеи сестры безумством и
капризами, но надеялась, что со временем она образумится. Существовали и другие
политические движения, вдохновлявшие Викторию, религиозные идеалы,
интеллектуальные теории. Оливия была куда более приземленной и не собиралась
бросаться в битву за весьма туманные идеи.
Границы ее бытия оставались довольно узкими. И все же, на
взгляд постороннего, сестры были единым целым.
– Так где же ты научилась водить машину? –
приступила к допросу Оливия, притопывая ногой, но Виктория лишь беспечно
рассмеялась и отбросила окурок. Оливия всегда разыгрывала роль суровой старшей
сестрицы. Она и в самом деле появилась на свет на одиннадцать минут раньше
Виктории, но это навсегда определило их отношения. И в моменты грусти, когда
между ними не оставалось недосказанного, Виктория признавалась, что чувствует
себя убийцей матери.
– Ты вовсе не убивала ее, – решительно заявила
Оливия много лет назад. – На все воля Божья.
– Ну уж нет! – взорвалась Виктория, вставшая на
защиту Бога.
Миссис Пибоди пришла в ужас, узнав о предмете спора. Позже
она объяснила девочкам, что роды – вещь неимоверно трудная и что рождение
близнецов требует сверхчеловеческих усилий и не всегда удается; оно под силу
только ангелам. Очевидно, их мать, истинный ангел, выполнив свое
предназначение, вернулась на небо и оставила девочек на попечение любящего
отца. В то время это заявление немного успокоило Викторию, но позже сознание
вины вернулось, и Оливия всегда знала, что ощущает сестра, и никакие уверения
Оливии в обратном не могли ничего изменить.
– И все же, кто тебя научил водить? – повторила
вопрос Оливия.
– Сама научилась прошлой зимой, – беспечно пожала
плечами Виктория.
– Сама? Но как?!
– Просто взяла ключи и попробовала. Сначала несколько
раз стукнулась, но Петри вообразил, будто, когда оставил «форд» в городе, у
обочины, на него налетел какой-то другой автомобиль.
Виктория, очевидно, была так довольна собой, что Оливия изо
всех сил хмурилась, стараясь не рассмеяться. Только Виктория, прекрасно знавшая
сестру, не поверила напускной мрачности.
– Перестань так смотреть на меня! Такие вещи чертовски
полезно знать! Теперь я могу в любое время отвезти тебя в город!
– А по пути врезаться в дерево, – неуступчиво
пробурчала Оливия. Какое дурацкое поведение! Сестра могла попасть в катастрофу,
разъезжая по проселочным дорогам в машине, которой не умела управлять.
Настоящее безумие! – Кстати, твое курение омерзительно!
Оливия давно знала о новых привычках сестры. Как-то она
нашла пачку папирос в комоде и пришла в ужас, однако, когда упомянула об этом,
Виктория только рассмеялась, пожала плечами, но ни в чем не призналась.