Когда он вошел в этот родной подъезд, включились какие-то
автоматические штучки в организме, называемые рефлексами. Ведь только
рефлекторно можно было идти проверять почту в двенадцатом часу ночи! При этом
он вспоминал, что в закрывающейся дверце лифта мелькнул край длинного цветного
халата, и улыбался.
А ведь, похоже, Маринка с восьмого этажа снова взялась за
старое! Была у них в подъезде такая Маринка Старостина, которая крутила
долгоиграющий роман с Женькой Базаровым, тоже другом Юркиного детства, а теперь
доктором из «Скорой помощи», жившим на первом этаже. Об этом знал весь подъезд,
однако, вопреки обычаю, жильцы держали рот на замке, и за всю долголетнюю
историю романа (влюбленные то ссорились, то мирились, то «завязывали» с
любовью, то вновь, одним махом, разрубали гордиев узел тоски) о нем не узнали
ни муж Маринки, ни жена доктора. Разговоры между досужими бабками шли только на
одну тему: если уж такие дела, то вот бы свел враг рода человеческого двух
рогоносцев, ибо по степени стервозности жена врача и муж Маринки были просто
созданы друг для друга! Именно эта их стервозность, превосходившая все
допустимые параметры, и способствовала заговору молчания вокруг преступных
любовников. Всем было известно, что когда Старостин трудится в ночную смену в
охране городской администрации, а докторша уезжает на дачу (она была не просто
заядлой, но воистину лютой огородницей), происходит праздник любви. Сейчас
можно было только удивляться, почему Марина покинула своего дорогого так рано,
еще до полуночи. Наверное, ее муж должен вернуться. Или докторова жена.
Рассеянно размышляя об этом, Юрий стоял около пустого
почтового ящика, вслушиваясь в гудение лифта в верхних этажах, как вдруг дверь
подъезда с шумом распахнулась и на лестницу взбежали двое, торопливо
перебрасываясь негромкими, но отчетливо слышными Юрию репликами:
– Говорю тебе, он промелькнул!
– Не может быть, я думал, уже не дождемся…
– Он, наконец-то!
– Ну, сейчас мы его сделаем, сучару!
– Тихо!
И шаги унеслись наверх.
Справедливости ради следует сказать, что Юрий не сразу
понял, что речь идет о нем, что именно он – этот «сучара», которого следует
«сделать». Просто вдруг защемило сердце нехорошим предчувствием, и ноги
сделались как ватные, когда вышел из своего нечаянного укрытия и шагнул на
ступеньку. Впрочем, это хорошо, что ватные, ведь вата – нечто мягкое и
бесшумное, вот и Юрий шагал абсолютно мягко и бесшумно. Он поднялся до трех с
половиной этажей и…
Надо сказать, что дом, в котором жили Никифоровы, был
особенный дом. Во-первых, он, красно-кирпичный и с одной стороны плоский,
лишенный балконов, тянулся на весь длиннющий квартал от улицы Горького до
Звездинки, за что и получил в народе название «Великая Стена». Правда, на
Володарского, неподалеку отсюда, стоял еще один дом, который вполне мог бы
побороться за это гордое имя, и Юрий в ту пору, когда был еще просто Юркой, сам
не раз участвовал в баталиях по выяснению жизненно важного вопроса: чья Стена
более Великая. А во-вторых, в этом девятиэтажном доме фактически помещалось не
девять, а восемнадцать этажей, потому что он был построен каким-то хитрым
образом. Между нормальными этажами с четырьмя квартирами помещались еще
полуэтажи с двумя квартирами – тоже нормальной площади, габаритной высоты,
отличной планировки. Но было смешно отвечать, например, на вопрос: на каком
этаже ты живешь? Никифоровы жили на половине пятого или на четвертом с
половиной. Так что нет ничего удивительного в том, что Юрий поднялся именно до полчетвертого
и приостановился, вслушиваясь в разочарованный разговор у себя над головой:
– Вот гадство, неужели показалось?
– А может, он уже успел в квартиру прошмыгнуть?
– Ни за что не успел бы, сам знаешь, сколько времени нужно,
чтобы все эти замки открыть, а его деды еще вчера в сад умотали. Он бы тут еще
с ключами возился, мы б его тепленьким у двери сейчас взяли…
– Ладно, размечтался. Пошли лучше вниз. И правда, обознался
ты: лифт вон где-то наверху остановился.
– Ну, ничего. Лучше перебдеть, чем недобдеть.
– Это точно.
Шаги затопали, приближаясь, и Юрий едва успел шмыгнуть в
угол, втиснуться за трубу мусоропровода, как мимо него прошли двое крепких
парней, ни с одним из которых он не пожелал бы выяснять отношения. Если бы его
желание кого-то интересовало, конечно…
Они не заметили Юрия. Их подвела, наверное, привычка,
усталость: сколько дней караулили желанную добычу, глаз «замылился», как у
снайпера. Но шаги их уже стихли внизу, когда он наконец осмелился вдохнуть, и
кисловатый, гнилостный запашок, исходящий в большей или меньшей степени от
всякого в мире мусоропровода, взбодрил его, как хорошая понюшка нашатыря.
Отклеившись от мусоропровода и машинально отряхивая рубаху
на спине, Юрий медленно потащился наверх, удивляясь, что как-то почему-то не
очень удивлен случившимся. Или ожидал чего-то в этом роде, только гнал от себя
разумные опасения, сам себе не желая признаваться, что история, начавшаяся в
виду античных развалин, еще не закончилась? Паспорт, забытый паспорт с его
именем и фамилией – он должен был в конце концов «выстрелить», как то чеховское
ружье!
Юрий замер на полушаге. Нет, паспорт тут ни при чем. Там не
обозначена прописка, сказано только, что Нижний Новгород, а значит, отпадает
вариант, что тот рыжий дебил и его одутловатый босс примчались из Аммана в
Нижний по следам курьера. В адресном бюро, куда они обратились бы в поисках Юрия
Никифорова, им дали бы десяток адресов! Хотя дата рождения известна… Могли,
вполне могли они совершенно точно определить нужные координаты.
Но голоса двух парней, которые только что раздавались на
лестнице, Юрий определенно слышал впервые в жизни, и это не были голоса тех,
кто выяснял с ним отношения возле храма Геракла. Да и что за глупости, зачем
тем двум тащиться невесть куда и тратить время на сидение в машине у подъезда?
На это есть какие-нибудь «шестерки». В Санином «Меркурии» таких «шестерок» небось
до фига и больше!
Юрий пожал плечами. Опять выплыл из подсознания Санин
светлый образ. Да… ведь те «братки» с Геркулесова холма – партнеры Саниных
партнеров, отправителей кассеты черт знает с чем, волшебно преобразившимся в
«Кубанских казаков». И вполне естественно, что они быстренько просигналили
своим: мол, ребята, вышла осечка, курьер нас надул и смылся, возьмите за жабры
и его, и всю эту поганую контору, этот «Меркурий», который небось не способен
даже коробочку конфет доставить, не скушав предварительно содержимого, не
говоря уже о какой-то сверхважной кассете! Значит, отправители взяли за жабры
Саню, а он быстренько перевел стрелки на Никифорова: мол, я не я и бородавка не
моя! Но если правильно предполагали и Юрий, и Алёна, что Саня Путятин был единственным
человеком, который мог затеять всю авантюру в Аммане, значит, он сознательно
сдал друга детства. Дважды сдал…