— О чем вы сейчас подумали? Она зарделась и помотала
головой:
— Это не имеет отношения к разговору… Извините… Я
устала… Вот уж сколько суток недосыпаю…
— Я отвезу вас домой, и вы сможете немного отдохнуть.
Он подозвал официанта, чтобы расплатиться, и, ожидая его,
смотрел на Тану, нежно улыбаясь, а ей, никогда не видевшей своего отца, ужасно
захотелось, чтобы этот мужчина был Энди Робертсом, а не Артуром Дарнингом,
который сквозил в жизни ее матери — то явится, то исчезнет, когда ему удобно.
Гаррисон Уинслоу был совсем не такой эгоистичный, в чем хотел убедить ее (да и
себя тоже) Гарри. Все эти годы он так ненавидел отца, а сейчас Тана
инстинктивно чувствовала, что ее друг очень сильно ошибался, и еще она думала,
неужели Гаррисон прав и уже действительно слишком поздно.
— Спасибо, Тана, что поговорили со мной. Гарри очень
повезло, что вы с ним дружите.
— И мне тоже повезло с другом.
Он положил двадцатку на стол и снова взглянул на нее.
— Вы единственный ребенок в семье? — Он подозревал
это, и она, улыбаясь, кивнула.
— Да. И я никогда не видела отца, он умер до моего
рождения, погиб на войне.
Уже десять тысяч раз она произносила эти слова раньше, но
сейчас они преисполнились нового смысла. Как и все остальное. Но ей непонятно
было, что бы это значило и почему все изменилось. С ней происходило что-то
странное, и, сидя рядом с ним, она недоумевала: неужели это из-за усталости?
Она позволила ему проводить ее до машины и удивилась, когда он сел вместе с
ней, а не просто сказал шоферу, куда ее отвезти.
— Я поеду с вами.
— Право же, в этом нет необходимости.
— Мне сейчас нечего делать. Я приехал сюда ради Гарри и
думаю, что ему лучше несколько часов отдохнуть.
Тана согласилась. Проезжая через мост, они толковали о том о
сем, он сказал, что никогда прежде не бывал в Сан-Франциско, что ему здесь
понравилось, но казалось, что он где-то далеко. Тана предположила, что он
думает о сыне, но на самом деле именно ею были заняты его мысли. Когда они
приехали, Гаррисон протянул ей руку:
— Увидимся в больнице. Вы можете позвонить в гостиницу,
я пришлю за вами машину, если хотите.
Она уже говорила, что мотается туда-сюда на автобусе, и это
его очень беспокоило: она такая юная и хорошенькая, мало ли что может
случиться.
— Спасибо за все, мистер Уинслоу.
— Гаррисон, — он улыбнулся ей и стал точно как
Гарри, когда тот улыбался, не такой озорной, правда, но что-то похожее в нем
было тоже. — До встречи. А сейчас отдохните немного.
Он помахал ей, и машина отъехала. Тана поднималась по
ступенькам, размышляя обо всем, что было сказано. Как порой несправедлива
жизнь! Она заснула, думая о Гаррисоне… о Гарри… о Вьетнаме… и о женщине,
убившей себя, и в Танином сне у этой женщины не было лица, а когда она
проснулась, в крошечной комнатке было темно, и она резко села и долго не могла
успокоить дыхание. Тана взглянула на часы: девять — и подумала, как там Гарри.
Она спустилась к телефону-автомату и позвонила. Оказалось, что жар спал, Гарри
некоторое время бодрствовал, а теперь опять задремал, но не стал ложиться в
постель. Ему еще не давали снотворного и, наверное, пока не будут давать.
Вдруг, услышав доносящиеся с улицы колядки, Тана вспомнила, что сейчас
Рождество, а Гарри один и нуждается в ней. Она быстро приняла душ и решила
нарядиться для него. Надела красивое белое вязаное платье, туфли на высоких
каблуках и красное пальто, повязала шарф, который не носила с прошлой зимы,
когда была в Нью-Йорке, и думала, что здесь он ей не пригодится. Но почему-то
все было таким рождественским, и она решила, что ему это будет важно. Она
слегка надушилась, провела щеткой по волосам и поехала на автобусе в город,
опять думая о его отце. К больнице, погруженной в праздничный сон, она
подъехала в пол-одиннадцатого. На деревьях мигали лампочки, тут и там стояли
пластиковые Санта-Клаусы. Но особенно праздничного настроения не чувствовалось,
слишком много здесь было горя и безнадежности.
Подойдя к палате Гарри, она тихонько постучала и на цыпочках
вошла, ожидая застать его спящим, но он лежал, уставившись в стену, в глазах
его блестели слезы. Увидев ее, он вздрогнул и даже не улыбнулся.
— Я умираю, правда?
Она была потрясена его словами, тоном и этим безжизненным
взором и, внезапно нахмурившись, подошла к кровати.
— Нет, если, конечно, ты этого не хочешь. —
Приходилось быть с ним резкой. — Многое зависит от тебя.
Она стояла очень близко, глядя ему в глаза, а он не пытался
взять ее за руку.
— Глупо так говорить. Не моя была идея получить пулю в
задницу.
— Конечно, твоя.
Голос ее звучал бесстрастно, и на какой-то момент он
почувствовал раздражение:
— И что, черт возьми, это, по-твоему, значит?
— Что ты мог бы пойти учиться. Но ты вместо этого решил
поразвлечься. Так что тебе досталась короткая палочка. Ты рискнул и проиграл.
— Да-а. Только я потерял не десять долларов, а свои
ноги. Совсем не ерундовая ставка.
— Мне кажется, что они все еще при тебе. — Тана
глянула на беспомощные конечности, а он чуть не зарычал на нее:
— Не будь идиоткой! Какая сейчас от них польза?
— Но они есть, и ты жив, и у тебя масса возможностей. А
если послушать медсестер, так у тебя еще встает. — Никогда еще она не
говорила с ним так резко, да и для Рождества это был чертовски неподходящий
тон, но Тана была уверена, что пришла пора подтолкнуть его, особенно если он
решил, что умирает. — Взгляни же на все с хорошей стороны, черт побери, ты
даже можешь опять и триппер подцепить.
— Меня тошнит от тебя. — Он отвернулся, но Тана не
раздумывая схватила его за руку, и он вынужден был повернуться к ней.
— Послушай, ты, это меня от тебя тошнит. Из твоего
взвода половину ребят поубивали, а ты жив, так что нечего валяться тут и скулить
о том, чего ты лишен. Думай о том, что у тебя есть. Жизнь еще не кончена, если,
конечно, ты сам не решишь иначе, а я не хочу тебя хоронить, — глаза щипало
от слез, — я хочу, чтобы ты выбросил из головы всю эту чушь, даже если мне
придется десять лет тащить тебя за волосы, чтобы заставить встать и снова жить.
Ясно? — Слезы струились по ее щекам. — Я тебя в покое не оставлю.
Никогда! Это ты понимаешь?
Медленно, потихоньку в его глазах стала появляться улыбка.
— Ты совершенно чокнутая баба, Тэн, ты знаешь это?
— Ну, может быть, и так, но если ты не начнешь делать
что-нибудь сам, чтобы облегчить нам жизнь, ты на своей шкуре узнаешь, насколько
я чокнутая.
Она вытерла слезы, а он усмехнулся ей и впервые за много
дней стал похож на прежнего Гарри.
— Знаешь, что это?