— Да. — Тана улыбнулась при мысли о нем. — Он
мне очень нравится — как друг. Это самый честный и искренний человек изо всех,
кого я встречала.
Он позвонил ей спустя несколько дней, и она лишний раз
поняла, чем он ей симпатичен. Он представился владельцем исследовательской
лаборатории в Йолане, которая якобы проводит эксперименты над девушками.
— Мы пытаемся выяснить уровень интеллекта молодых леди
в сравнении с юношами, — сказал он, изменив голос. — Мы, разумеется,
понимаем, что он невысок, но…
Она вовремя узнала его голос, не успев дать волю своему
негодованию.
— Ну вы и болтун!
— Привет, малютка! Как жизнь?
— Нормально.
Поговорив немного, она передала трубку Шарон. Девушки стояли
у телефона и разговаривали с ним по очереди, пока наконец Шарон не ушла наверх,
а Тана продолжала говорить и не могла наговориться. Это был не диалог
влюбленных, скорее Гарри напоминал заботливого брата. Через два месяца частых
звонков они сделались самыми близкими друзьями. Гарри выражал надежду увидеться
с ней по весне. Она пыталась привлечь к этому Шарон, однако безуспешно. Тана
было решилась уговорить свою мать и пригласить подругу к себе домой, но Мириам
Блейк звонила дочери, почитай, каждый вечер: на Пасху был назначен грандиозный
слет негров в Вашингтоне, всенощное бдение со свечами в защиту гражданских
прав, и мать хотела, чтобы Шарон в нем участвовала. Она считала, что это станет
важным событием в их жизни. «Теперь не время для каникул», — сказала она.
Шарон была страшно подавлена, когда подруги покидали «Грин-Хиллз».
— Тебе просто надо было ответить отказом, Шар. —
Тана взглянула на подругу и встретила сердитый взгляд ее блестящих черных глаз.
— Ха! Помнишь, как ты «отказалась» от участия в
«выездном бале»?
Тана помолчала, потом медленно наклонила голову. Ее подруга
права: невозможно противостоять им все время. Она передернула плечами и
смущенно улыбнулась.
— О'кей, сдаюсь. Мне очень жаль. Я буду скучать без
тебя в Нью-Йорке.
— Мне тоже будет тебя недоставать. — Она одарила
Тану ослепительной улыбкой.
В поезде они болтали о разных пустяках и играли в карты.
Шарон сошла в Вашингтоне, а Тана поехала дальше, в Нью-Йорк.
Было темно, и в воздухе пахло весной, когда она вышла из
поезда и наняла такси. Дома все было по-старому, но девушке почему-то стало
грустно. В их квартире абсолютно ничего не менялось и не добавлялось: ни новых
драпировок, ни свежих цветов, которые могли бы порадовать глаз. Всегда одно и
то же, из года в год — та же потертая кушетка, те же чахлые цветы в горшках.
Когда она жила здесь постоянно, это не казалось таким унылым, но теперь — иное
дело. Все теперь выглядело обветшавшим, комнаты будто уменьшились в размерах.
Ее мать еще не вернулась с работы. Тана свалила сумки на пол
в своей спальне и вдруг услышала звонок телефона. Она поспешила обратно в
гостиную.
— Алло!
— Говорит Уинслоу. Как дела, малютка? — Это было
как глоток свежего воздуха в душном помещении. Тана заулыбалась.
— Здравствуй!
— Когда ты приехала?
— Только что. А ты?
— Вчера вечером, вместе с двумя сокурсниками. И вот я
снова здесь. — Он обвел взглядом номер, который оставлял за собой его отец
в гостинице «Пьерра». — Тот же город, та же тюрьма. — Он озорно
улыбнулся в трубку. Они столько узнали друг о друге за время разговоров по
телефону за эти месяцы, что чувствовали себя старыми друзьями. — Давай
приезжай, организуем выпивку. Согласна?
Тана была рада возможности его увидеть.
— Спрашиваешь! Ты где?
— В гостинице «Пьерра», — сказал он, будто о
чем-то не заслуживающем внимания.
Тана усмехнулась.
— Грандиозно!
— Не слишком. Мой родитель в прошлом году пригласил
дизайнера и все здесь переделал. Теперь это выглядит как обыкновенный притон,
но хорошо уже то, что я могу здесь остановиться, когда приезжаю в Нью-Йорк.
— Твой отец тоже там? — Она была смущена. Гарри
иронически усмехнулся.
— Не смеши меня! Я думаю, что мой предок теперь в
Мюнхене, он любит проводить там пасхальную неделю. Немцы очень ревностно блюдут
христианские праздники, а также осенний праздник урожая. — В его голосе
прозвучало на этот раз нетерпение. — Какая тебе разница? Приезжай, и мы
устроим сабантуйчик. Я велю подать ленч в номер. Что ты хочешь? Заказ надо дать
заранее, его исполнят через два часа.
Это произвело на нее впечатление.
— Я, право, не знаю… Может, гамбургер и коку? Как ты
считаешь? — Ей это было в диковинку, но Гарри, по-видимому, ничуть не
смущало окружающее его великолепие.
Когда она вошла к нему, он лежал на диване с босыми ногами,
в джинсах и смотрел по телевизору футбол. Он сгреб ее в охапку и приподнял над
полом, заключив в свои медвежьи объятия: было несомненно, что он искренне рад
ее видеть, даже больше, чем она могла ожидать. Его пронизала дрожь, когда он
запечатлел братский поцелуй на ее щеке. Наступила некоторая неловкость: им
предстояло перенести ту близость, которая установилась между ними по телефону,
в реальную обстановку. Но это длилось недолго, к концу ленча они вели себя как
закадычные друзья, и Тана явно огорчилась, когда пришло время уходить.
— Тогда оставайся! Я сейчас обуюсь, и мы махнем в «21».
— В таком виде? — Она с сомнением оглядела свою
клетчатую юбку и ноги, обутые в мокасины с шерстяными носками. — Мне надо
домой: я не виделась с мамой целых четыре месяца.
— А я уже начал забывать эти семейные ритуалы, —
сказал он скучным голосом.
Он выглядел еще красивее, чем раньше, однако Тана ничего не
ощущала к нему, кроме чувства дружбы, которое все росло с момента их первой
встречи. Только дружба. Она была уверена, что он тоже испытывает к ней чисто
платонические чувства.
Она взяла с кресла свой плащ и повернулась к нему.
— Ты когда-нибудь видишься со своим отцом,
Гарри? — Голос ее прозвучал мягко, в глазах было искреннее сочувствие. Она
знала, как он одинок. Все каникулы он проводил либо у товарищей по
университету, либо в пустой квартире или гостиничном номере. Об отце он
упоминал только в ироническом контексте, рассказывая о его женщинах,
собутыльниках, о том, как он мыкается по разным городам.
— Я вижу его очень редко: наши дороги пересекаются раз
или два в год, как правило, здесь либо на юге Франции. — Это прозвучало
очень впечатляюще, но Тане не составило труда распознать его скрытую печаль. Он
был бесконечно одинок, потому и открыл ей так много. Что-то внутри его искало
выхода, жаждало понимания и любви. В себе она ощущала нечто похожее. Какая-то
часть ее существа страдала от того, что у нее нет полноценной семьи: отца,
сестер, братьев. Только одна мать, одинокая женщина, посвятившая свою жизнь
человеку, который ее не оценил. А у Гарри нет даже и этого. Тана подумала о его
отце с недобрым чувством.