— Здравствуй, малышка! Как дела в колледже? Она
отстранилась от него и повернулась к подруге.
— Познакомься с моим отцом, Фрименом Блейком. Папа, это
— Тана Робертc, моя подруга по общежитию. Мы с ней живем в одной комнате.
Он энергично потряс руку девушки, буквально
загипнотизированной его глазами и звуками его голоса. По дороге он выкладывал
Шарон новости: ее мать повысили в должности, ее брат завел новый роман; они
перестроили свой дом, у соседей родился ребенок, сам он написал новую книгу.
Эта теплая, дружеская беседа тронула Тану до глубины души, и она искренне позавидовала
той жизни, которую, судя по всему, вела Шарон у себя дома.
Это впечатление усилилось вечером, когда они сели обедать в
уютной, убранной в колониальном стиле столовой. У Блейков был красивый дом с
большой лужайкой и задним двором; в гараже стояли три машины. «Кадиллак» со
складывающимся верхом водил сам хозяин, невзирая на резкие нападки своих
друзей. Он считал, что после стольких лет работы может позволить себе эту
шикарную марку, о которой мечтал так давно. Всех четверых членов семьи,
по-видимому, связывала тесная дружба. Мириам показалась Тане не просто властной
особой: она была умна и настолько прямодушна, что это с непривычки пугало.
Казалось, она хочет знать о каждом человеке абсолютно все. Никто не мог
избежать ее въедливых вопросов, ее всевидящего взгляда.
— Теперь ты меня поняла? — спросила Шарон после
того, как подруги остались одни в комнате наверху. — "Когда сидишь
вместе с ней за обедом, то чувствуешь себя так, словно тебя привели к присяге и
поставили перед судьями в качестве свидетеля.
Мириам хотела знать абсолютно все о том, чем была занята ее
дочь эти два месяца; она живо заинтересовалась инцидентом в кинотеатре, куда
безуспешно пытались попасть Шарон с Томом, а также тем, что произошло с
девушками в кафе.
— Это доказывает, что она все принимает близко к
сердцу, Шар.
— Потому она и достает меня. Папа ничуть не глупее ее,
но он судит обо всем гораздо спокойнее.
Тана видела, что это так и есть. Он рассказывал за столом
изящные истории и анекдоты, заставлявшие всех смеяться; каждый чувствовал себя
с ним непринужденно, он был наделен даром сближать людей. Так продолжалось весь
вечер, к концу которого Тана решила, что отец ее подруги — самый замечательный
человек из всех, кого она когда-либо встречала.
— Он потрясающий мужчина, Шар!
— Я знаю.
— В прошлом году я прочитала одну из его книг. Когда
поеду домой, прочитаю все.
— Я тебе их подарю.
— Не иначе как с его автографами! — Они обе
рассмеялись.
Минуту спустя в дверь постучала Мириам, которая пришла
узнать, не нужно ли им чего-нибудь. Тана застенчиво ей улыбнулась.
— Здесь есть все, что нужно. Благодарю вас, миссис
Блейк.
— Не за что. Мы очень рады, что вы сочли возможным
приехать. — Улыбка у нее была еще более ослепительная, чем у дочери, а
глаза притягивали к себе и, казалось, знали о вас все; они проникали так
глубоко и так уверенно, что это могло испугать. — Как вам понравился
«Грин-Хиллз»?
— В общем понравился. Преподаватели там довольно
интересные.
Мириам, однако, сразу же уловила, что это было сказано без
особого энтузиазма.
— А в частности?
Тана улыбнулась ее проницательности.
— Атмосфера там не такая теплая, как хотелось бы.
— Почему же?
— Трудно сказать. Наверное, потому, что студентки
держатся изолированными группами.
— А вы двое?
— Мы постоянно вместе. — Шарон с улыбкой взглянула
на Тану, что не укрылось от бдительного взгляда Мириам. Она явно осталась
довольна. Тана — сообразительная девочка, и в ней кроются большие возможности,
значительно большие, чем думает она сама. Тана умна и находчива, порой
остроумна, но вместе с тем осторожна и сдержанна. Когда-нибудь она раскроется,
и один Господь Бог знает, что из нее выйдет.
— Может, в этом и заключаются ваши главные проблемы?
Скажите мне, Тана, сколько подруг у вас в колледже?
— Только одна Шарон. Мы никогда не разлучаемся — ни в
аудитории, ни в общежитии.
— Вероятно, за это вы и расплачиваетесь. Я уверена, что
вам это понятно и самой: если ваша ближайшая подруга — единственная в колледже
негритянка, вас обязательно накажут.
— За что?
— Не будьте такой наивной.
— А ты не будь такой циничной, мам! — рассердилась
Шарон.
— Вам обеим пора взрослеть.
— Что ты хочешь этим сказать? — накинулась на нее
дочь. — Проклятье, мам, я не успела провести дома и девяти часов, как ты
уже тут как тут со своими проповедями и «крестовыми походами».
— Я вовсе не хочу читать вам мораль, просто я хочу,
чтобы вы смотрели фактам в лицо. — Она оглядела девушек. — От них
никуда не денешься, мои дорогие! В наше время не так-то просто быть цветным или
другом цветного. Это нужно четко себе представлять и быть готовым
расплачиваться за ваши дружеские отношения, если они будут продолжаться.
— Неужели нельзя хоть один раз обойтись без
политических лекций, мам?
Мириам посмотрела на дочь, потом перевела взгляд на ее
подругу.
— Я хочу попросить вас об одном одолжении, прежде чем
вы вернетесь в колледж: в воскресенье в Вашингтоне будет выступать с речью один
человек, самый изумительный оратор из всех, кого я знаю. Его зовут Мартин Лютер
Кинг. Я хочу, чтобы вы пошли вместе со мной послушать его выступление.
— Зачем? — недоуменно спросила Шарон.
— Это нечто такое, чего ни одна из вас никогда не
забудет.
Когда они ехали обратно в Южную Каролину, Тана не
переставала думать об этом. Мириам Блейк была права: доктор Кинг оказался самым
мудрым и самым вдохновенным оратором, каких ей доводилось слышать. В сравнении
с ним все остальные выглядели недалекими слепцами. Прошел не один час, прежде
чем она смогла заговорить о своих впечатлениях. Он говорил простые слова о том,
что значит быть черным или дружить с черным, о гражданских правах, о всеобщем
равенстве; а потом они запели все вместе, взявшись за руки и раскачиваясь в
такт пению.
Спустя час после их отъезда из Вашингтона Тана взглянула на
подругу.
— Это было потрясающе, правда?
Шарон коротко кивнула.
— Знаешь, мне кажется, я делаю глупость, возвращаясь в
колледж. Я чувствую в себе потребность делать что-то более важное. — Она
откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
Тана вглядывалась в темноту за окном поезда, увозящего их на
Юг. Это обстоятельство придавало словам оратора еще больший вес: здесь, на Юге,
людей мучили, третировали, оскорбляли. Потом она подумала про вечер дебютанток,
о котором так пеклась ее мать. Эта мысль показалась ей несовместимой с
предыдущими мыслями: они были диаметрально противоположны и не могли уместиться
в голове одновременно. Почувствовав на себе ее взгляд, Шарон открыла глаза.