Лайам никак не мог оправиться от потрясения и в таком
состоянии поехал в ресторан на банкет. Саша отправила его вперед с Карен и
Марси, а сама собирала остальных гостей. Приглашены были его друзья, постоянные
клиенты галереи, которые уже что-то купили и которым она теперь хотела его
представить лично. Стол был заказан на двадцать персон, во главе было место
Лайама, а Сашино – напротив, на противоположном конце стола. Рядом с Лайамом
Саша посадила его друзей. Она чувствовала себя довольно неловко в этой
ситуации, но сейчас она делала свою работу, и делала ее хорошо, независимо от
ее отношений с Лайамом. Среди приглашенных по его просьбе художников было
несколько женщин, Саша с ними уже встречалась. Тогда они числились у Лайама в
друзьях. Она не имела представления о том, кто теперь его дама сердца, да ей
это и не нужно было знать. Ее соседями за столом были ее знакомые – постоянные
покупатели, люди солидные и состоятельные. Остальные гости были людьми совсем
молодыми. Лайам был свой среди них – он вернулся в привычный круг. Ему больше
не надо приспосабливаться к ней и ненавистным правилам. И даже вести себя можно
как хочется, как-никак он – герой дня. Но Лайам сегодня вел себя на удивление
достойно – то ли так сам пожелал, то ли Саше хотел угодить. Сегодня был большой
день в его жизни, он одержал крупную победу.
За ужином Саша сделала объявление. Один из давних ее
клиентов только что принял решение купить две непроданные картины. Выходило,
что в первый же день вернисажа были проданы все картины. Саша стоя, под
аплодисменты гостей, огласила эту новость и подняла тост за Лайама. А он сидел
напротив и смотрел на нее во все глаза.
Потом он произнес довольно нескладный тост за Сашу и за
всех, кто заинтересовался его работами, сказал, что не мастер говорить речи и
что он благодарит всех, а особенно Сашу, Марси и Карен. Он был неподдельно
растроган. Саша смотрела на него с нежностью и гордостью.
Пару раз она одобрительно улыбнулась ему через стол, этим и
ограничилась. Она радовалась тому, что выставка прошла с таким успехом. А это и
было изначальной целью их союза. Все остальное было вроде неожиданной премии и
уж ни в коем случае не мотивом для ведения с ним дальнейших дел. Она добилась
того, к чему стремилась – обеспечила Лайаму успех. Собственно, они оба пришли к
успеху, объединив усилия. К успеху, увы, лишь в делах.
Ужин продолжался до начала первого ночи, и, как всегда, Саша
оставалась до конца, пока не уехал последний гость. Она расплатилась по счету,
поблагодарила хозяина и вместе с Лайамом вышла в ледяную декабрьскую ночь. Было
морозно, колючий ветер студил лицо, дыхание перехватывало на морозе.
– Не знаю, как тебя и благодарить, – сказал Лайам.
Он был на седьмом небе от счастья. К ужину Саша заказала прекрасные вина, но
он, похоже, к ним мало притрагивался. Успех пьянил Лайама – она видела это.
– Тебе не нужно меня благодарить, – бесхитростно
ответила Саша. – Это моя работа – знакомить мир с подающими надежды
художниками. – После сегодняшнего вечера Лайам не просто «подавал надежды»
– многие из его надежд неожиданно сбылись. – К тому же, как ты знаешь,
галерее идет приличный процент. Так что я благодарна тебе не меньше.
– Спасибо, что верила в меня и дала мне шанс. Вот
ребята удивятся… – мечтательно заулыбался он и снова посмотрел на Сашу. В
сапогах на низком каблуке она казалась такой маленькой. – Можно пригласить
тебя выпить? – Первым порывом Саши было отказаться, но, удивляясь себе
самой, она согласилась. Что, если это ее последний шанс?
Они решили поехать в бар отеля «Карлайл», а по дороге
делились впечатлениями о состоявшемся вернисаже. Лайам жаждал услышать все
подробности, все мнения и замечания. Саша пересказала ему все, что знала и
слышала, он жадно впитывал.
В «Карлайле» он заказал бренди, а она взяла себе чашку чая.
Вина она уже достаточно выпила за ужином и не хотела терять самообладание. Они
впервые сидели рядом после окончания их бурного романа. Саше еще предстояло
выработать новую модель поведения и общения с Лайамом. Трудно было держаться в
рамках строго деловых отношений.
После обмена ни к чему не обязывающими фразами Саша вдруг
неожиданно для себя самой рассказала о вчерашнем разговоре с дочерью.
– Даже не знаю, зачем я тебе это рассказываю, –
проговорила она со смущенным видом. – Наверное, хотела, чтобы ты знал, что
я все-таки за тебя заступилась. Теперь это уже не имеет ни малейшего значения.
А ты оказался прав – стоило мне проявить материнскую строгость, как Татьяна
мигом сдала позиции. Тогда, летом, я была не в состоянии говорить с ней на эту
тему, объясняться с ней, просить прощения… А собственно, за что?! Если бы не
эта сцена в Саутгемптоне, можно было рассчитывать на другой разговор. Но что
теперь говорить! Прошло время, мы обе овладели собой. Надеюсь, она поняла, что
ее мать не похотливая самка, а ты вполне заслуживаешь доверия и любви. Словом,
я отстояла свою честь, да и твою тоже. Моя дочь признала, что она была не
права.
– Саша, – мягко сказал Лайам, – я все
понимаю. Мы были в сложном положении. В жизни все так запутывается. И прошлое,
и настоящее, и будущее; нас держит наше прошлое, мы недовольны настоящим,
торопимся в будущее. Ты была права, когда называла меня сумасбродным
мальчишкой. Я хотел немедленно быть отмщенным, злился на Татьяну, на тебя…
Видел происходящее только со своей колокольни. Мне было проще. Татьяна – твоя
дочь, родной тебе человек, и тебе нельзя ее потерять. Я, к сожалению, поздно
это осознал.
– Спасибо, что не держишь зла, – с улыбкой
ответила Саша, – знаю, тебе нелегко пришлось. Мне тоже. Но ты прав,
Татьяна – моя дочь. При этом она уже вполне взрослый человек, а в той ситуации
повела себя как обиженный ребенок. Наверное, с каждым из нас такое случается.
– А у меня так это даже пунктик, – горько
усмехнулся Лайам. – очень преуспел в инфантильном поведении.
– Какое самобичевание! С чего это вдруг? –
спросила Саша, глядя на него с нежностью. Она смотрела на Лайама, и сердце
щемило от любви и боли. Он был таким родным, таким близким и… таким далеким и
недоступным!
– Старею, надо полагать. Скоро сорок один стукнет.
– Только не надо этих слезных признаний! А мне что
тогда делать – ведь в мае мне будет пятьдесят. Черт, когда я только успела
состариться? – «И поглупеть», – хотела она добавить.
– Не прибедняйся, Саша. Ты все такая же красивая и
элегантная. Не понимаю, с чего все с ума сходят из-за своих лет? Я, впрочем,
тоже. Все молодого из себя корчу, а какой из меня юноша? Как ни грустно
сознавать, но придется соответствовать возрасту. Не понимаю, почему мы считаем
юность таким сладостным периодом в жизни? Моя юность была отвратительной. Так я
ее тогда воспринимал. Сейчас же я просто наслаждаюсь жизнью. Жизнь прекрасна!
– Жаль, что не могу сказать того же о себе. – Саша
откинулась к спинке дивана и смотрела на него. Как странно! Из любовников они
превратились в деловых партнеров, а может, станут друзьями. С Лайамом она могла
говорить свободнее и откровеннее, чем с кем бы то ни было. За исключением разве
что сына. Но Ксавье – ее сын. Были вещи, в которых она ни за что не призналась
бы Ксавье, зато свободно могла сказать об этом Лайаму. Все эти долгие месяцы ей
так не хватало человека, с которым бы она могла быть откровенной.