В первый же рабочий день она попросила Бернара, если
позвонит Лайам, не соединять с ней, а переговорить самому. Саша решила не
отвечать на его звонки. Она отдавала себе отчет в том, что в свете
приближающейся выставки Лайам может связываться с галереей по разным вопросам,
и не могла себе представить, как станет с ним говорить. Сердце еще слишком
болело.
– Что-то случилось? – забеспокоился Бернар.
Несмотря на отдых, вид у Саши был неважный. Под загаром угадывались синяки под
глазами, и вид у нее был поникший. Бернару даже показалось, что Саша похудела.
– Нет, ничего… – Саша хотела было отговориться, а
потом решила сказать правду: – Мы с Лайамом расстались. И не спрашивай меня,
пожалуйста, ни о чем!
– Та-ак, – Бернар не знал, как и реагировать. Он
видел, как она несчастна. Он помнил, какой Саша была приподнятой, когда все у
них с Лайамом шло хорошо. – Его выставка в Нью-Йорке не отменяется? –
на всякий случай поинтересовался он.
– Нет, конечно. Это же работа. – Теперь в ней
говорил профессионал. Саша молча прошла к себе в кабинет и закрыла дверь. Тема
Лайама была исчерпана.
Эжени тоже заметила, что Саша словно притихла и затаилась. А
в сентябре она отправилась в Нью-Йорк готовить очередную выставку, и теперь уже
волноваться за нее пришлось Марси. Саша с трудом сдержала слезы, когда поведала
ей о разрыве с Лайамом. А ведь с его ухода прошло уже два месяца. У Саши было
такое чувство, будто, начиная с июля, она и не живет вовсе, а делает все
автоматически. Загар почти сошел, и вид у нее был измученный. Да и чувствовала
Саша себя не лучше. Все вокруг напоминало ей о Лайаме, все без него казалось
пустым и безжизненным. Кровать в парижском доме была чересчур велика. Войти в
нью-йоркскую квартиру было пыткой. Консьерж оживленно расспрашивал ее, как дела
у Лайама. При том, что своих отношений они не афишировали, сейчас, когда Лайам
ушел, все будто сговорились и только о нем и спрашивали. Он всех покорил,
заворожил. Она это по себе знает – каким неотразимым мог быть Лайам. Одна
Татьяна его невзлюбила. Она так и не призналась, что в курсе их разрыва. Зато
Ксавье радовал мать частыми звонками, и она подолгу и с удовольствием с ним
разговаривала.
Несколько раз Ксавье виделся с Лайамом, но матери об этом
ничего не говорил. И даже имени его не упоминал. Лайам всякий раз был с новой
пассией. Казалось, он наверстывает упущенное. Лайам говорил о своем разводе, а
о Саше никогда не спрашивал, из чего проницательный Ксавье заключил, что Лайам
тоже по-прежнему любит Сашу больно он старательно обходил эту тему.
В октябре Ксавье как-то провел с матерью выходные. Погода в
Париже стояла замечательная, они поужинали в «Вольтере», их любимом ресторане.
Саша выглядела оживленной. Она только что вернулась из Амстердама, где
подписала контракты с двумя новыми художниками. Она не стала жаловаться сыну,
но, чтобы ехать в Нью-Йорк и делать выставку Лайама, приготовилась собрать всю
волю в кулак. До открытия оставалось полтора месяца. Саша понимала, что за эти
полтора месяца ей так или иначе придется с ним общаться, и надо было научиться
не проявлять эмоций, что бы она ни чувствовала при встрече. Она занимается его
картинами, она должна как можно выигрышнее показать его полотна – вот ее
задача. Ксавье видел его последние работы и дал им высокую оценку. Бернар тоже
летал в Лондон на них посмотреть. Он остался очень доволен и не сомневался, что
и Саше картины понравятся.
Выставка открывалась 1 декабря. Поскольку ей предстояло быть
в Нью-Йорке, Саша договорилась с детьми провести вместе День благодарения. За
пару дней между праздником и вернисажем она как раз успеет все подготовить. Во
Франции День благодарения обычно не отмечался, и был прямой резон собраться
всем в Нью-Йорке.
Непосредственно перед отъездом из Лондона Ксавье заезжал к
Лайаму в студию. И застал у него приятную молодую женщину. Он так и не понял,
какие отношения связывают с ней Лайама. Ксавье вдруг пришло в голову, что с
Лайама станется притащить ее с собой в Нью-Йорк. Сашу это добьет. Но в глубине
души он надеялся, что у Лайама достанет такта этого не делать. Ксавье понимал,
как болезненно Саша воспримет появление Лайама в обществе другой женщины. Сама
Саша и не пыталась найти замену Лайаму. Ксавье заговорил с ней об этом еще в
Париже, за ужином, и у нее на глаза навернулись слезы, так что она не смогла
вымолвить ни слова и лишь качала головой. Больше он этой темы не поднимал.
Похоже было, что Саша поставила крест на своей личной жизни. В сорок девять лет
это было преждевременное решение, но Саша словно ушла в себя и ни с кем не
хотела общаться. Единственным ее интересом оставалась галерея. Ксавье был рад,
что у нее есть любимое дело и необходимость работать.
– Увидимся в Нью-Йорке! – бодро прокричал ему
вслед Лайам. Он пребывал в возбуждении от предстоящей выставки. Имя Саши опять
ни разу не прозвучало.
Саша с детьми отметили День благодарения у нее дома. После
ужина она с Ксавье отправились прогуляться, а Татьяна присоединилась к своей
компании. В третий раз они отмечали этот праздник без Артура, и впервые он
прошел не так болезненно. Последовавшие выходные Саша провела в хлопотах о
выставке.
Наконец-то прибыли из Лондона работы Лайама.
Когда распечатали ящик с картинами, все ахнули от изумления.
Саша даже отошла чуть назад и стала рассматривать их издали, испытывая гордость
за Лайама. Он проделал фантастическую работу. Все картины прибыли в целости и
сохранности. Саша поставила их вдоль стены и решала, как развесить. За этим
занятием она провела всю субботу и воскресенье, а напоследок, уже вечером,
стала выбирать, какую из двух самых интересных и самобытных работ выставить при
входе, чтобы посетители сразу оценили талант автора. Она была так увлечена, что
не слышала, как вошел Лайам. Дверь в галерею была не заперта. Незадолго до
этого заезжал Ксавье, и Саша забыла за ним запереть. Итак, она стояла перед
двумя последними полотнами, как вдруг раздался знакомый голос, и сердце ее
часто забилось. Это был Лайам, прямо с самолета. В черной водолазке и джинсах,
в своей неизменной бейсболке, байкерских сапогах и потертой кожаной куртке.
Длинный белокурый хвост спускался между лопатками. «Он уже не мой», –
сказала себе Саша и обернулась. Она заговорила обманчиво спокойным голосом и
смело встретила его взгляд. Лайам и догадаться бы не смог, что это потребовало
от нее немалых усилий.
– Работы замечательные, – это были ее первые
искренние слова. Она напомнила себе, что теперь она для него только галерист и
никто более. Их глаза встретились. Он не подошел и не поцеловал ее даже в
щечку. Просто стоял в отдалении и смотрел на нее, а она – на него. Все
изменилось. Он был серьезен, печален и утомлен, но красив, как и прежде. –
Ты потрудился на славу, Лайам. – Саша в самом деле была восхищена.
– У меня не было выхода, – ответил Лайам.
– Это верно, – согласилась Саша и тут же
рассердилась на себя за эту реплику. Ей не хотелось быть с ним нарочито
жесткой. С волнением она продолжала: – Какую бы ты выбрал для этой стены, у
входа? Я тут уже целый час стою, никак не могу решить.