«Ничего особенно серьезного, любовь моя, — писал
он. — Это лишь малая цена в беспощадной борьбе. Другие пострадали больше,
чем я. Меня огорчает, что я слишком мало могу сделать для Франции. Этого
маленького кусочка плоти вовсе не достаточно».
Он рассказал о предложении Мулена поехать в Лондон.
Вероятно, он пробудет там несколько недель, пока не получит новые документы и
не сможет вернуться обратно во Францию.
«Мулен заикнулся о том, чтобы потом отправить меня в горы.
Может быть, я приму участие в настоящем бою. Они делают удивительные вещи, не
дают покоя немцам… По сравнению со скучными стенами моего кабинета это была бы
замечательная смена декораций».
Он сложил письмо несколько раз и положил его под стельку
своего ботинка на случай, если ночью что-нибудь случится. На следующий день он
опустил его в тайник на рю де Бак. Он часто пользовался этой щелью, хотя и
предпочитал отдавать письма лично в руки Мулену. Впрочем, он знал, что письма,
которые он опускал в эту щель, тоже доходили до Лианы. Дошло и это письмо.
Через две недели Лиана читала его, и по ее лицу текли слезы.
Слепой, он не понимал своего истинного положения — это она видела. Она прочла о
том, что он ранен, и чуть не потеряла сознание. Они подошли к нему уже
вплотную, и Мулен недаром предложил Арману уехать в Лондон. Это означало, что
еще миг — и будет поздно. Но он этого не понимал. Лиана почувствовала, что в
ней, как желчь, разливается отчаяние. Ей хотелось встряхнуть Армана, показать
ему то, чего он не видел. Чей-то портрет, статуя, чужая женщина были для него
важнее, чем она, Мари-Анж и Элизабет. А потом она сделала то, чего уже давно не
делала. Она пошла в церковь. Пока она молилась, она поняла, в чем заключалась
ее ошибка: в ее отношениях с Ником. Она отвернулась от мужа, и он на расстоянии
ощутил это. Сейчас она понимала это так хорошо, как будто ей это сказал
какой-то голос или ей было видение. Вернувшись в дом на Бродвее, она долго
сидела, глядя на мост Золотые Ворота. Нику она писала каждый день, а Арману
лишь два-три раза в неделю. Он должен был почувствовать, что между ними —
пропасть. Она теперь ясно осознала, что должна была делать. Она знала это все
время…
Лиане потребовалось несколько часов, чтобы написать одну
страницу Нику. Она сидела, пристально смотрела на лист бумаги и думала о том,
что может этого и не делать. Это оказалось больнее, чем прощаться с ним на
Центральном вокзале или в комнате гостиницы в Сан-Диего. Это было больнее всего,
что она когда-либо делала. Как будто отсекала правую руку. Но ведь в Библии
сказано: «Если твой глаз соблазняет тебя, вырви его». Лиана чувствовала, что
именно это она сейчас и делает. Она написала Нику, что все, что между ними
было, это ошибка, что она напрасно подала ему надежду на будущее. Надежд
никаких не было. Она нужна Арману. Ему нужна ее поддержка, ее внимание, ее
вера. И она обязана дать ему все это. Она больше не может его предавать. Она
написала Нику, что всей душой любит его, но они оба не имеют права на эту
любовь. Всем сердцем она желает ему добра и будет каждый день молиться за него,
но она больше не будет ему писать. Она заверила его, что сдержит свое слово и
повидается с Джонни, если с ним что-нибудь случится.
«Но этого не произойдет, дорогой… Я знаю, ты вернешься
домой. Я лишь хочу… — Ручка едва не выпала из ее пальцев, она больше не могла
писать. — Ты знаешь, чего я хочу. Но наши мечты были крадеными. Я должна
вернуться к мужу, которому я принадлежу всем сердцем, всей душой, всеми помыслами.
Всегда помни, дорогой, как я любила тебя. Иди с Богом. Он защитит тебя».
Рыдая, она подписала письмо и вышла, чтобы его отправить.
Она долго стояла у почтового ящика, руки ее дрожали, сердце разрывалось.
Усилием воли она опустила письмо в ящик. Она знала, что он получит его.
Глава 50
На следующий день после инцидента в Нейи Арман пришел на
работу. Он был бледен, ладони мокры от пота, но он прошел к своему месту не
хромая. Он сел за свой стол, как всегда. Маршан принес ему пачку донесений, которые
ему предстояло прочитать, пустые бланки, которые следовало заполнить, и письма
от местных начальников.
— Будет еще что-нибудь?
— Нет, спасибо, Маршан.
Лицо ею исказила гримаса боли, но голос оставался нормальным
Всю следующую неделю Арман продолжал работать. Pa6отал он быстро. Бесценный
Ренуар был вынут из-под дома, Роден похищен, а еврейку с ребенком спрятали в
подвале крестьянского дома около Лиона. Были и другие вопросы, которые ему
предстояло решить. Он знал, что времени у него осталось мало. Нога с каждым
днем становилась все хуже. Началось воспаление, но лечить ею было нечем. Арман
заставлял себя ходить так, словно нога здорова. Это отнимало сил больше, чем
прежде, и он был вконец измотан. Сейчас он выглядел на свои годы и даже немного
старше.
Он очень много работал и нередко задерживался в своем
кабинете после затемнения. Он очень хотел закончить свою работу. Ему
требовалось все больше времени, чтобы сжечь все свои записи. Становилось все
труднее придумать причину, чтобы развести огонь. Он часто жаловался Маршану,
что его старые кости хотят тепла. Маршан пожимал плечами и возвращался к своей
работе за письменный стол.
До очередной встречи с Муленом осталось четыре дня. Арман
понимал, что нужно спешить. Однажды, возвратясь домой после десяти часов, он
заметил, что в квартире кто-то был. Он не помнил, чтобы он оставлял стул так
далеко от стола. Но он очень устал, раненая нога болела. Нужно будет в Лондоне
сходить к врачу. Он осмотрел свою квартиру, затем поглядел на площадь
Пале-Бурбон. Было тяжело уезжать из Парижа. Но ему уже приходилось уезжать. Он
снова вернется сюда, и на этот раз Париж уже будет свободен.
— Bonsoir, ma belle
[5]
. — Он
улыбнулся своему городу, а ложась в постель, вспомнил о жене. Утром он напишет
Лиане… Или, может быть, на следующий день. Сейчас у него нет времени. Однако
нога болела так сильно, что он проснулся до рассвета, решил встать и написать
ей письмо. Вытащив лист бумаги, он почувствовал знакомый озноб.
"Я мало о чем могу рассказать тебе. У меня было очень
много работы, дорогая. — Потом он о чем-то вспомнил и улыбнулся. —
Боюсь, я стал плохим мужем. Две недели назад я даже не вспомнил о нашей
тринадцатой годовщине. Но, надеюсь, ты простишь меня, учитывая все
обстоятельства. Пусть наша следующая годовщина будет легкой и мирной. И пусть
мы скоро увидим друг друга. — Затем он продолжал рассказывать о своей
работе. — Боюсь, что с ногой у меня неладно. Я жалею далее, что написал
тебе об этом. Боюсь, ты будешь беспокоиться. Я уверен, что ничего опасного нет,
но каждый день приходится ходить, и от этого ей вряд ли становится лучше.
Похоже, я стал стариком, но стариком, который все еще любит свою страну… a la
mort et a tout jama is
[6]
… любой ценой, неважно какой. Я с
радостью отдам ногу и сердце за эту землю, которую так люблю. Сейчас страна моя
лежит, пригвожденная к земле, изнасилованная нацистами, но скоро она будет
свободной и мы будем ухаживать за ней, пока она снова не станет здоровой. Ты тогда
снова будешь со мной, Лиана, и мы все будем счастливы. А пока я рад, что ты в
безопасности у своего дяди. Это лучше и для тебя, и для девочек. Я никогда не
жалел, что отослал вас в Штаты. По крайней мере ты не видишь, как Франция
задыхается в руках у немцев… не видишь их рук на ее горле, когда они с
вожделением наблюдают, как она задыхается. Мысль с том, что я скоро покину
родину, разбивает мое сердце. Единственное, что меня утешает — я скоро вернусь
и буду бороться еще упорнее".