Когда другие девушки увидели ее на месте, то обменялись взглядами, затем последовали примеру с Табайей во главе. Они пришли по двое, по трое, а затем гуртом, цокая по кирпичу и камню,– наплыв болтовни, отличных ботинок и шуршащих шмоток.
Воспитатели сверкнули глазами, и Дала поняла: они не вполне подготовились. Наверное, ждут, когда прекратится дождь. Она взглянула на сплошные облака и поняла: любой дурак увидит, что этого не случится, так зачем медлить? Она встретилась взглядом со смотрителями подворья и улыбалась, пока они не отвели глаза. Мне больше нечего бояться вас.
Пока девушки стояли угрюмые, жалуясь все сильнее по мере промокания, в Южные врата вошла стая матрон. Они были покрыты слоями ткани и самоцветами, закутаны в украшенные серебром плащи с металлическими застежками, перекинутыми через плечи наподобие подтяжек и крепившимися железными чашечками на груди. Волосы их были убраны в сложные прически, а лица накрашены.
Мои соратницы, доросшие до женщин, подумала Дала и поняла, что внутри они, вероятно, такие же мелкие, пугливые создания без собственной сущности и власти. Она не питала к ним ни страха, ни уважения. Они – овцы, ожидающие стрижки. Они заняли свои стулья под зонтами, сперва проведя руками по едва влажным сиденьям, как будто несколько капель могли бы лишить их комфорта.
Все больше и больше женщин проходило через оба входа, каждая со своими воинами для защиты. Эти мужчины толклись за пределами подворья, смеясь и перекликаясь друг с другом, в то время как охранники пытались удержать их в стороне и убрать с пути гостей. Вскоре десять матрон превратились в двадцать, затем в тридцать, затем в шестьдесят.
Раскрасневшиеся воспитатели бросились внутрь за новыми стульями, затем наружу в город; они принесли мешки с зерном, ведра, одеяла – все, на чем женщины могли восседать, избегая мокрой травы,– а матроны всё приходили. Вскоре круг заполнился телами и болтовней, когда женщины приветствовали друг дружку и проделывали все ритуалы иерархии и любезности, хотя Дала заметила, что они не смеются и не шутят вместе, как мужчины. Их взоры переметнулись друг от друга к подворью, пронзая девчонок, а ладони прикрывали рты, когда они шептались.
– Хвала ее имени!
Во всей этой суматохе никто, казалось, не заприметил жрицу Амиру. Она выкрикнула посвящение, чтобы ее услышали сквозь гвалт, затем прошла мимо согнанных девчонок и легко ступила на священный булыжник. Даже в полумраке ее белая шаль с плащом сияли. Ее простое платье и волосы были влажными, как будто в отличие от других она шла сюда под дождем непокрытой. По бокам от нее стояли солдаты Гальдры – один огромный, другой худощавый и крепкий, оба с мрачными бородатыми лицами, настолько похожими, что они наверняка являлись братьями. У них были хорошие копья и мечи, а металлические пластины, соединенные в кольчугу, покрывали их тела от шеи до бедер.
–Хвала ее имени,– пробормотало притихшее, но не умолкшее собрание.
Амира просто ждала. Она оглядела толпу, стряхивая что-то с рукава, затем прищурилась, глядя на тусклое небо, затем вниз на лужайку, затем на своих стражей.
Болтовня у ворот застопорилась и, наконец, затихла, отхлынув будто волна, заставив умолкнуть даже мужчин снаружи. Но жрица все еще ждала. Она ждала, игнорируя покашливания и пристальные взгляды; поддавшись всеобщему напряжению, даже Дала переступила с ноги на ногу. Наконец сестра подняла руки, как в тот день, когда впервые обращалась к воспитанницам, и обратила лицо вверх, к звездным богам:
–Услышь меня, Творец законов, Строитель мира, Проводник цивилизации. Ныне твои чада преисполняются гордости, ибо все больше наших сродниц становятся твоими слугами.– Казалось, она как-то съежилась, когда со вздохом вновь обратила внимание к толпе.– Добро пожаловать, Матери, на День Победы.
Женщины не ликовали и даже не аплодировали, и, по мнению возмутившейся Далы, это могло быть только грубостью. Однако если сей факт озаботил или удивил Амиру, та ничем себя не выдала.
–Миг трудный, я знаю. Не все из твоих дочерей станут жрицами.
Разрисованные лица скривились в усмешках, а с множества красных губ тотчас сорвался звук, словно женщины и не удивились. Жрица подняла руку, призывая к спокойствию.
–Уверена, мне нет нужды напоминать столь почтенному собранию: дочерей Гальдры и так уже слишком много.
Новая череда возражений и ропот ветерком пронеслись по подворью.
Слишком много? Дала моргнула и постаралась держать рот закрытым. На Юге их почти нет!
Там, где выросла она, фермерские семьи путешествовали за много миль в какой-нибудь городишко, где имелась одна из Сестер. Они просили помочь подобрать сожителя, или научить детей Книге, или помощи при родах, или травы и лекарства. Но столь же многие даже не заморачивались.
–Вы все знаете, что величайшие залы заполнены,– сказала Амира, и женщины надулись и покачали головами, но, казалось, не смутили ее.– Вы все знаете, что в каждом Северном городишке имеется дюжина домов с сестрами, что залы городских вождей, по сути, окружены ими, со всеми вытекающими отсюда проблемами.
Дала наблюдала за лицами женщин в толпе, чтобы увидеть, как они отреагируют. Одни выдыхали сквозь зубы или вращали глазами, другие повернулись к своим сродницам и шептались, третьи просто глядели, но общий шум нарастал, заглушая все попытки говорить.
Амира схватила копье одного из своих солдат и ударила древком о камень закона. Внезапный шум поверг матрон и учениц в ошеломленное молчание.
Повезло, что он не разбился, подумала Дала, но ты молодец.
– Это не прения.– Глаза Амиры вспыхнули.– Богиня глаголет, а мы, смертные, внимаем.– Она указала на девушек.– Птенчики, судите друг друга в глазах Нанот и сообщите о наиболее достойных.
Сперва никто не шевелился – девицы должны были сами принять решение. Разумеется, Дала никогда не участвовала в обсуждениях и понятия не имела, каков план. До сего дня она слышала только перешептывания в чужих группках. Но она не удивилась, когда Табайя прорвалась сквозь стаю и склонила голову:
–С вашего позволения, Госпожа, я буду говорить от имени группы.
Жрица хорошо это скрывала, но Дале показалось, что она вздохнула с облегчением, затем отступила в сторону, чтобы позволить новой Говорящей подняться на камень.
Табайя была накрашена и принаряжена не больше других воспитанниц. К ее ученической шали до сих пор была привязана черная полоска ткани в знак траура по ее умершим родичам, но в остальном она оделась как обычно. Она ничего не принесла с собой к булыжнику, никаких письменных заготовок. Девочки позади нее стояли в произвольном порядке, насколько могла судить Дала, и ей придется запомнить каждое имя – возможно, также имена их матерей – и надлежащий порядок их расстановки. Дала испытала невольное уважение.
–Брэнна.
Первое названное имя. Первый провал. Девушка вышла из группы с высоко поднятой головой и спокойным лицом и, не сказав ни слова, направилась к вратам подворья.