—И если после таких увещеваний и уговоров,— продолжает Лабурьер,— окажется, что он не в состоянии мягкими средствами вернуть её обратно, он должен посоветоваться с упомянутым месье герцогом относительно того, что можно сделать с помощью строгости…
Впрочем, Генрих II решил подсказать Эрколе, как ему следует наказать жену в случае её упрямства:
—Его Величество желает и одобряет, и даже очень искренне молится и увещевает его, упомянутого герцога, поместить упомянутую мадам в место, уединённое от общества… где она впредь не сможет причинять вред никому, кроме самой себя, забрав у неё… детей и всех придворных, какой бы нации они ни были, которые будут… подозреваться в упомянутых преступлениях, ошибках и ложных доктринах, чтобы они могли предстать перед судом…
Положение Рене стало опасным. Похоже, что ещё до прибытия Ори герцог, действуя по совету своего духовника, 18 марта уволил всех приближённых жены, подозреваемых в «ереси», на вилле Консандоло, где у неё был отдельный двор, в том числе, проповедника, управляющего, раздатчика милостыни и учёного наставника принцесс Лукреции и Элеоноры, Франческо Порта да Крета. У герцогини не было никого, кто мог бы ей помочь, её окружала толпа врагов. С того момента, как Ори прибыл в Феррару, жизнь Рене превратилась в кошмар.
—Произведена инвентаризация её сундуков,— сообщал королю инквизитор,— и я уверен, что больше никто не сможет увидеть книги вульгарных доктрин Германии, которые у неё были, с бесконечными письмами от всех значительных людей, писавших ей из Германии и Женевы.
Всё это было сожжено. Однако усилия Ори оказались напрасными. Инквизитор убеждал, спорил и угрожал, но Рене «с упрямством переносила исполнение всех этих угроз». Кроме слёз, он больше ничего не смог от неё добиться.
—Мы держали её взаперти пятнадцать дней, и прислуживать ей могли только люди, у которых не было никаких лютеранских наклонностей,— в свой черёд, жаловался королю на непокорность жены Эрколе II.
Из своего уединения Рене продолжала вести переписку с Женевой и даже (о, ужас!) ела мясо по пятницам, что прямо противоречило правилам католической церкви. Это были непростительные проступки. Папа не мог мириться ни с её дружбой с женевским реформатором, ни с нарушением заповеди «воздерживаться от мяса». Хотя после ареста герцогини её слуги-французы бежали из Феррары, она пыталась проповедовать среди тех, кто остался.
Этот факт озадачил всех — твёрдость Рене объясняли буллой Павла III. Но нет ничего проще, чем издать новую буллу, отменяющую первую. Кроме того, похоже, что герцогиня либо не использовала её, либо быстро разуверилась в её полезности.
Так и не сломив жену, Эрколе II перешёл к крайним мерам: дочь Людовика XII предстаёт, наконец, перед судом инквизиции как заурядная еретичка, хотя к ней, ввиду её происхождения, нельзя было применить пытки.
Приговор в отношении Рене был вынесен 6 сентября 1554 года. По словам посла Флоренции, герцогиня была приговорена к пожизненному заключению и конфискации имущества, а её французская пенсия была аннулирована. Несмотря на это, она не отреклась от своей веры, и шевалье де Сера, агент Генриха II при феррарском дворе, был удивлён, что женщина могла «пойти на такие суровые меры ради дела доктрины».
В ночь на 7 сентября (чтобы тем самым вселить больший ужас в душу Рене) герцог приказал вывезти её из виллы Консандоло в карете в сопровождении епископа Россетти и кавалера Бонифацио Руджиере да Реджо, своего советника, в замок Эстенси. Там её заперли в покоях Кавалло, окна которых выходили на конную статую Никколо III д’Эсте, первого герцога Феррары, лишив возможности общаться с кем-либо, кроме двух слуг.
Что же касается принцесс Лукреции и Элеоноры, живших с матерью, то их поместили в женский монастырь Корпорации Кристо в качестве послушниц. Так как Рене была любима в Ферраре, можно легко представить, какое волнение вызвало её заточение. Тем не менее, никто не попытался защитить её.
В течение дня или двух она, вероятно, жила, в эйфории от своего стойкого поведения. Затем постепенно мысль об одиночестве до конца жизни овладела её воображением. Она знала, что сорок восемь лет назад в замковую темницу были брошены Ферранте и Джулио д’Эсте за участие в заговоре против своего сводного брата Альфонсо I. А Эрколе II, став герцогом, даже не подумал освободить своих родственников, и один из них уже успел скончаться в заточении. Неужели её тоже ждёт подобная участь? Но больше всего Рене мучила мысль о детях. Ведь она так любила их и получала большое удовольствие от воспитания дочерей! В общем, герцогиня продержалась не больше недели.
13 сентября Эрколе II прекратил судебное разбирательство. Инквизитора Ори попросили покинуть герцогство, а материалы судебного процесса, в свою очередь, были сожжены.
Стало известно, что духовник герцога был вызван в замок той, «которая раньше боялась имени Пеллетье и яростно отвернулась от него», и что он принял исповедь герцогини, «произнесённую с глубоким душевным волнением и потоком слёз», а также совершил таинство Евхаристии над кающейся грешницей в соответствии с обрядами Римской церкви. Какие разнообразные чувства, должно быть, вызвала эта новость! Как торжествовали фанатики! Какое удивление и скорбь это вызвало у реформаторов! Впрочем, для подавляющего большинства жителей Феррары это была действительно радостная весть. Теперь их герцогиня будет освобождена из этого позорного заключения — она, чья жизнь была сплошным потоком милосердных поступков, и о чьей вере судили по её делам.
Освобождение из мрачного замка 15 сентября ей было даровано сразу, как только Эрколе получил известия от своего духовника о том, что его жена вернулась в лоно Римской церкви. В тот же вечер супруги поужинали вместе в знак возобновления дружеских отношений, а на следующий день дочери, присутствия которых она была так жестоко лишена, снова были переданы на её попечение. Чтобы не оставить сомнений в реальности её так называемого обращения, Рене решила принять участие 23 сентября в таинстве мессы, и герцог, будучи полностью убеждён в искренности её раскаяния, разрешил ей вернуться на виллу Консандоло. Однако вскоре герцогиня продолжила свою прежнюю деятельность, правда, не слишком её афишируя. Что же касается Эрколе II, то, заставив жену в феврале 1555 года передать ему в руки управление всем своим имуществом, он на том и успокоился.
Глава 7 Смерть Эрколе
Когда весть об отречении Рене достигла ушей Кальвина, тот презрительно написал в письме своему коадъютору Уильяму Фарелу от 1 ноября 1554 года:
—Есть печальные сведения о герцогине Феррарской, более достоверные, чем я бы хотел, что она сдалась под давлением угроз и упрёков. Что мне сказать, кроме того, что примеры стойкости среди дворян редки?
—Боюсь, Вы оставили прямую дорогу ради мира,— гневно обрушился он затем на Рене.— И в самом деле, дьявол так полностью восторжествовал, что мы издаём стон, и склоняем головы в скорби.
А ведь реформатору так хотелось сделать из Рене мученицу!
В свой черёд, Олимпия Морато не менее строго комментирует «акт слабости» Рене в письме Паоло Верджерио, епископу Капо д'Истрии, датированном «Гейдельберг, 1555г.»: