Друзья мои, я изменил своей даме:
Теперь ещё одна сильна надо мной,
Рождённая дважды, с именем и душой,
Дитя короля по рождению, дитя небес по призванию…
Когда 20 марта 1536 года в носилках, запряжённых дорогими лошадьми, подаренными герцогиней, Мишель де Собон, наконец-то, отбыла на родину вместе со своим сыном, средней дочерью и остальными своими соотечественниками (кроме Анны де Партене и её мужа), Клеман Маро так прокомментировал её отъезд:
Наступила хорошая погода, пора на покой, но, ветер,
Не раздражай мадам де Субиз: хватит с неё глубокой грусти
Из-за расставания со своей госпожой и любимицей…
Остроумный же Рабле, французский писатель, которому покровительствовал Франциск I, упоминает об этом событии в своём письме из Италии епископу Майезэ в 1536 году:
—Милорд, герцог Феррарский, который ездил к императору в Неаполь, вернулся сюда сегодня утром. Я пока не знаю, как он решил вопросы, связанные с инвеститурой и оммажем его земель; но я понимаю, что он вернулся не вполне удовлетворённым императором. Я боюсь, что он будет вынужден опустошить свою казну, которую оставил ему отец, и что папа и император с удовольствием обчистят его… Милорд епископ Лиможский, который был послом короля в Ферраре, видя, что упомянутый герцог, не ознакомив его со своим замыслом, перешёл на сторону императора, возвращается во Францию. Есть опасения, что мадам Рене будет немало огорчена этим: герцог удалил мадам де Субиз, её гувернантку, и приказал, чтобы её обслуживали итальянцы, которые неважно выглядят…
В свой черёд, мантуанский дипломат Марко Пио, сеньор де Карпи, сообщал кардиналу Гонзага:
—С тех пор, как мадам де Субиз уехала, мадам герцогиня больше не появлялась на публике и никуда не выходила, за исключением небольшого кабинета, где… никому не позволено её видеть.
Ходили слухи, что Рене боялась быть отравленной мужем. Но, к чести Эрколе II, следует сказать, что он унаследовал от Борджиа только чрезмерную подозрительность. Тем не менее, принцесса так никогда и не простила мужу отъезд Мишель, заменившей ей мать. Прежде, чем уехать из Феррары, дама де Субиз дала наказ старшей дочери:
—Берегите мадам Рене!
—Клянусь, матушка, что сделаю всё для её счастья!— пообещала Анна де Партене.
Вскоре после этого, в апреле 1536 года в Феррару прибыл некий шевалье Шарль д'Эспевиль. Там, «желанный и скрытый», по словам хрониста, он старательно использовал предоставленную ему краткую возможность проповедовать Евангелие обществу, возможно, самому утончённому в Италии, и Рене, почти его ровесница, слушая проповедника, «который никогда не говорил без того, чтобы не наполнить разум слушателя самыми вескими чувствами», стала его верной союзницей. Впрочем, шевалье произвёл сильное впечатление не только на принцессу. Во время службы в Страстную пятницу в церкви Феррары певица Жаннет де Бушфор (Дзанетто), состоящая на службе у герцогини, внезапно вышла из здания, произнося богохульные комментарии пронзительным ясным голосом. В тот же вечер Дзанетто арестовали, а после её допроса с пристрастием местным инквизитором в темницу бросили ещё нескольких слуг Рене, в том числе, её казначея Кардийяна.
—Аресты были произведены по приказу Эрколе, главным образом, как представляется, для того, чтобы вывести из себя его жену,— считает писатель М. Бересфорд Райли.
В письме Маргарите Наваррской герцогиня жаловалась на феррарского инквизитора, к которому она обратилась по поводу арестованных еретиков:
—Он говорил со мной с таким презрением и дерзостью, что другая была бы ошарашена.
Пламенное же негодование Эрколе II нашло выражение в его письме к своему посланнику при французском дворе:
—Если бы не уважение, которое я испытываю к королю, я бы, конечно, не потерпел такого оскорбления и показал мадам, какое глубокое негодование я испытываю.
Во время бурного объяснения, по слухам, герцог избил жену.
Однако каждая мера, принятая герцогом Феррары в отношении французов, рассматривалась Франциском I как вмешательство в королевские прерогативы. Рене обратилась за помощью к зятю и к Павлу III через французского посла в Венеции. Не желая вступать в конфликт с королём, папа попросил Эрколе, чтобы обвиняемые были подвергнуты допросу инквизиции не в Ферраре, а в Болонье или в Риме.
Затем пришёл черёд проповедника, который, как донесли герцогу, на самом деле оказался известным реформатором Жаном Кальвином.
—Как только он опубликовал свои «Институты»,— пишет о своём учителе Теодор Без,— Кальвин был охвачен желанием пойти и увидеть герцогиню Феррарскую… принцессу, известную своим благочестием…
Изначально Кальвин должен был стать священником, но из-за амбиций своего отца, который считал юриспруденцию более надёжным путём к богатству и почестям, чем теологию, прошёл успешное обучение у самых выдающихся французских и иностранных профессоров права, сначала в Орлеане, а затем в Бурже. День и ночь он упорно добывал знания, занимаясь с кропотливым усердием, которое нанесло ущерб его здоровью, вызвав болезнь желудка (язву?), ставшую в последующие годы источником его сильных телесных страданий. Что касается внешности Кальвина, то, по словам того же Безы, «он был среднего роста, с желтовато-бледным цветом лица, с глазами, которые сверкали до момента его смерти и свидетельствовали о его большом интеллекте». Пьер Робер Оливетан (переводчик Ветхого Завета с иврита на французский) познакомил его с реформаторскими доктринами и привил ему вкус к религиозной литературе. В конце концов, находясь в Париже в 1532 году, он оставил юриспруденцию ради теологии. За этим шагом быстро последовали преследования, и Кальвин был обязан своей безопасностью исключительно вмешательству Маргариты Наваррской. Однако это было лишь временное затишье перед бурей, и вскоре он решил перебраться в безопасное убежище в Базеле, где опубликовал «Институты христианской религии» с предисловием, посвящённым Франциску I. В нём он защищал французских реформаторов от их суверена, противопоставляя его протестантским князьям Германии. После чего в августе 1535 года поехал в Италию.
По приказу герцога Кальвина под конвоем отправили в Болонью, но по дороге вооружённые люди, посланные Рене, освободили его. Вскоре реформатор уехал в Женеву, но до конца жизни вёл переписку со своей любимой принцессой: поддерживал, утешал и вдохновлял её.
В свой черёд, Кардийян, казначей Рене, был освобождён и сослан, а других арестованных Эрколе передал французскому послу в Венеции, который их освободил. Иначе, если бы скандал принял большие масштабы, это могло бы принести дому Эсте дурную славу. Буря миновала и супруги продолжали по-прежнему делить одну спальню.
Между тем Клеман Маро, кроме сочинения стихов, занимался тем, что волочился за дамами Рене. А в конце 1535 года даже предложил устроить конкурс «блазонов» о женском теле — стихов, посвящённых той или иной части тела прекрасной дамы. Идеей конкурса послужила его эпиграмма («blason») «О прекрасном соске». Она имела успех при дворе, и все поэты бросились подражать Маро. Морис Сэв, например, написал блазоны «Бровь» и «Слеза». Именно им присудила победу герцогиня. Тем не менее, наряду с сочинениями Клода Шаппюи и других поэтов произведения Маро вошли в сборник «Анатомические блазоны о женском теле», вышедшем в следующем году.