Смена - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Павлова cтр.№ 72

А прощать было что. Где-то на второй месяц наших с ним отношений Вадик вдруг привиделся мне абстрактным примером определенного типа людей, про которых обычно сочиняют анекдоты. Будто по щелчку я развидела в нем все хорошее. Только и делала, что смаковала каждый огрех. Все меня раздражало в нем, буквально все. То, что, проезжая мимо храмов, он приглушал матерный рэп и исподтишка крестился. То, что на выходе из театра выдавал округлые правильные пустые фразы про любовь и смерть, добро и зло. То, что, как старпер, хихикал при слове «глиттер» ипутал понятия «краш» и «кринж». Что соблюдал идиотские праздники типа 14 февраля. Что смотрел фильмы исключительно из «Топ-250» по версии «Кинопоиска» ите, что получили «Оскар» вэтом году. Что говорил «Книга лучше фильма», потому что знал, что так принято, и вел список to read, напротив пунктов которого гордо ставил плюсик раз в три года. Колбаса названий, преимущественно состоящая из «Продавцов обуви», «Навыков высокоэффективных людей» ичего-то программного типа Достоевского, растягивалась и растягивалась. Оно и ясно: читать-то не любил. За подаренного мною Довлатова брался изредка – с закладкой, месяцами воткнутой в одном и том же месте, но то и дело срывался на тупеж в телефоне или просто засыпал. Меня все время подмывало сказать ему «заткнись», пусть он ничего и не говорил, а просто зевал или смотрел в телевизор. Его кислый после пробуждения рот казался особенно противным. Но я терпела, изо всех сил терпела, не объясняя, на что злюсь, и зачиняя скандалы – один раскатистее другого. И все ждала: ну когда-нибудь хоть разочек наорет же в ответ.

Он отважно пытался заучить правила моего миропорядка: ни слова до первого кофе, не есть руками, не оставлять капли воды на смесителе, не ходить по дому в трусах, и, естественно, добивался противоположных результатов. Все равно чуял, что ошибается, и все время извинялся за очередной, ему самому неведомый промах. Я в упор не замечала хорошего. Не хотела замечать. Ни заделанного пухлым слоем ваты окна общежития, ни нового идеального Люськиного блонда (а потом и не только Люськиного, но и всей 403-й комнаты), ни подаренной отцу новой газонокосилки. Во всем мне виделся подкуп, двойное дно. А то, с каким рвением он выискивал остроумие в моих постах и едва ли на заучил некоторые из них наизусть, было, по мне, банальным дурновкусием и отсутствием интеллекта. Довлатов писал: «Пороки его заключались в отсутствии недостатков». И честное слово, это самая исчерпывающая Вадичкина характеристика.

Какая-то удивительная штука происходила с ним в моей компании, это точно. Уверенный в себе с ножницами в руках или с банкой пива в кругу своих тестостероновых друзей, в моем присутствии он удивительным образом терял всю свою крутизну. Будто сбрасывался до заводских настроек. Словно я была катализатором всех его страхов и комплексов, так умело спрятанных от окружающих, но то и дело обнаруживающих себя рядом со мной. Видимо, единожды дав слабину, он как-то смирился и отпустил вожжи, а с ним – чувство собственного достоинства. И весь ужас заключался в том, что, хорошо понимая происходящее, я продолжала упиваться властью и вить из него веревки, которых, пожалуй, хватило бы, чтобы обмотать по периметру весь Китай.

Больше я ничего и не делала. Желе мещанства обездвижило меня, не хотелось принимать решений, действовать, вообще ничего уже не хотелось. Тем временем матримониальные намерения Вадика никуда не исчезали, и тучей нависший над нашими семействами вопрос о свадьбе требовал ответа. Папа, переживавший за благополучие дщери, настаивал на скромной церемонии, потому что «лучше купите путевки». Страдавшая от безделья мама, наоборот, хотела торжества, подготовка к которому наполнила бы жизнь приятными хлопотами. Мама Вадика, обращавшаяся к нему исключительно «сына», постоянно приглашала к себе на дачу для знакомства с бесчисленными родственниками. Им нужно было докладывать о себе, а потом повторить погромче, потому что какая-нибудь из теток обязательно говорила: «Что-что она сказала? Я не расслышала». Вадик за этими симметричными застольями (высаживались по старшинству) заметно мягчел, как печенье в чае,– таким благостным я, пожалуй, не видела его больше нигде.

Никто, никто из них не догадывался. Только бабушка, будто носившая в себе встроенный камертон моих настроений, все понимала. А потому без нотаций и апломба брякала за обедом, не то прося, не то требуя: «Ну сходи ты уже за Вадика замуж, сходи, попробуй». Так буднично, словно сходить надо за хлебом или мусор выкинуть, а не главное в жизни «да» сказать и клятву верности у алтаря принести. Приладишься, ворковала она. И по голосу ее было ясно: знала, о чем говорит. Еще бабушка твердила: «Стерпится – слюбится». Но я не верила. Зачем мне это стерпится, когда жизнь сейчас – езда на велосипеде по лесной тропинке: то ровно, то с ухабами, то ветка по роже хлестанет, то ягодку вкусную найдешь. А замуж – это что? Бросить велик на дороге, сунуть ноги в резиновые сапоги 45-го размера по самое бедро и войти бесстрашно в это вязкое болото. Безобидное будто бы, чавкающее месиво, которое с годами еще и заплесневеет поди. Как не заплесневеть-то с ипотекой, следами зубной щетки на зеркале и сексом по расписанию! Сначала на раз в неделю договоримся, чтобы по совести, а потом и вовсе как в анекдоте будет про коллектора и супружеский долг. Можно, наверное, и дальше идти, сопротивляться плотной густоте. Но знаю ведь себя: все равно остановлюсь – нужда движения отпадет. Жизнь станет сытой. Будни – понятными, простыми и стройными, как крепкие стихи посредственного советского поэта. Торжество мещанства и деградации в непроницаемом вакууме бытия, где досконально выучены все телесные привычки и особенности работы ЖКТ. Затащит, поглотит, не отпустит. Зачем? Чтоб пропиской обзавестись, спать в обнимочку и называть Вадика мой? «Ой, девки, мой вчера опять нажрался», «Мы с моим так вчера покуролесили» (неправда)?

Обычно ба делила мальчиков на перспективных и неперспективных. Про первых она говорила: «И давно ты с ним путаешься?» Про вторых: «И давно ты с ним гуляешь?» С Вадиком мы, по бабушкиному мнению, гуляли. Я ее могу понять. Благодаря Вадику она впервые познала чудеса капиталистической частной медицины, заметно выигрывавшей на фоне бесплатной альтернативы (за четыре нежно удаленные микроскопические родинки Вадику прислали чек, какие выдают богатым женщинам после утомительного дня шопинга в ГУМе).

Короче, вся моя семья была для Вадика источником огромной, безусловной (ох, безусловной ли?) любви. А я нет. Поездку в «Чайку» явоспринимала как своего рода передышку. И пообещала себе, что за время в лагере обязательно все обдумаю и найду в себе силы – либо на компромисс, либо на финальную точку. Кто ж его знал, что получается с точностью до наоборот. Любовь, дети и думы о Люське так поглотили меня, что про Вадика я почти не вспоминала, бессовестно игнорируя его сообщения по несколько дней подряд. Тот факт, что ситуация запущена дальше некуда, был осознан мною, когда я увидела двадцать семь пропущенных, настырно требовавших объяснений. А в вотсапе (Вадик отчего-то упорно пользовался им, а не телеграмом)– втрое больше негодующих сообщений, срок ответа на которые давно вышел.

«Привет! Как там море? Купаешься?»

«Вета, привет! Как дела? Что делаешь?»

«Вета?»