—Ну-ну.
Внезапно в конференц-зале появилась Лилиан и все мгновенно замолкли, а затем повскакивали с мест, чтобы приветствовать её.
Эрик повернул голову и посмотрел на мать, встречаясь с ней взглядом, отмечая про себя, что она постарела с того момента, когда он видел её в последний раз месяц назад.
Лилиан, в свою очередь, тоже отметила темные тени, что залегли под глазами сына. Он заметно похудел.
Артур положил руку ему на плечо, прошептав:
—Пойдем, поприветствуем её. Не нужно давать поводов для сплетен.
«Неужели отец всё ему рассказал?» — негодующе подумал мужчина, продвигаясь навстречу матери.
Он сухо поцеловал её в щеку, дав себя обнять ровно настолько, чтобы не пробудить подозрений о их истинных отношениях среди членов совета.
—Как дела, дорогой?— спросила она его.— Как Андреа?
«У тебя еще хватает наглости спрашивать о ней, после всего, что ты натворила?»
У него аж зубы скрипнули.
—Она нормально,— выдавил он из себя.
Увидев, как сын сжал кулаки, Лилиан поняла, что он на грани, чтобы не взорваться тут при всех. А он мог. Он никогда не отличался спокойным нравом.
—Что ж, джентльмены,— громко сказала она, двинувшись дальше, к изголовью стола.— Давайте приступим к заседанию. Через два часа я вновь должна лететь в Вашингтон.
* * *
Лилиан неверяще смотрела на поднятые вверх руки и дорогие «паркеры».
Единогласно.
Все, кроме неё, проголосовали за продажу акций на сторону. Но не это ошеломило женщину, а тот факт, что Артур не высказал никакого протеста. Она была в меньшинстве. Когда Эндрю Джонсон говорил с ней по телефону о предстоящем важном заседании, наплетя при этом непонятно что, она и подумать не могла, что настоящая тема будет продажа акций и её поднял не кто иной, как её сын.
И Артур поддерживает его! Арт, её родной брат, с которым они делили утробу матери, с которым они росли в месте. Единственный мужчина, что всегда поддерживал её и всегда был готов выслушать, особенно, когда Патрик ушел. И теперь он против неё? Она не могла поверить в это! Что ему такого сказал Эрик, что тот решил пойти против сестры? Ведь он прекрасно знал её отношение к этому вопросу и никогда не перечил.
Наверно, также себя чувствовал Цезарь, когда того стали протыкать множество кинжалов.
«И ты, Брут?»
—И ты, Арт?— потрясенно спросила сенатор.— Но почему?
—По той же причине, что я сказал тебе несколько месяцев назад. Каждый из нас выбрал свой путь в этой жизни.
«Неужели Патрик знал?» — подумала сенатор.
Она не могла поверить, что её сын сейчас своими руками разрушает дело жизни её отца, его деда.
—Оставьте нас, джентльмены,— приказала она ледяным тоном.— Это семейное дело.
—Я думаю это лишнее, сенатор,— произнес Эрик.
От уха женщины не укрылась эта коротенькая пауза перед её титулом.
—Мы приняли решение и ничто его не изменит. Давайте покончим с этим.
—Но это же семейное дело, Гейл!— Она повысила голос, привлекая удивленные взгляды.— Как смеешь ты разрушать то, к созданию чего ты не был причастен?
Эрик выгнул бровь в скептическом жесте.
—А вы, сенатор?
39
20 декабря, 12:03 p.m, Бостон
Хэлен Сивер стояла в помещении с заставленными коробками, которое служило ей гостиной, и смотрела в окно на медленно падающий снег и снующих везде людей. Приезд грузовика, что должен был забрать её вещи, ожидался с минуты на минуту.
Женщина смотрела на суетившихся людей в окно, думая о том, что её ждет. Она покончила со всеми делами, удерживающими её в Бостоне, и готова была двигаться дальше. Всю последнюю неделю она упаковывала вещи и принимала возможных квартирантов, которые приходили смотреть ее съемные апартаменты.
Саму Хэлен ждало более скромное жилище в Вашингтоне, ключ от которого она уже получила и могла спокойно въезжать. Но её терзали сомнения.
Да, она получила то, что хотела — работу на сенатора, которая баллотировалась на пост Президента, открывшую перед ней мир политики и власти. Но зато какой ценой.
Она подставила своего бывшего клиента — Фокса и он, свихнувшийся от сфабрикованных обвинений, захватил бедную девушку в заложники. А той ведь и так досталось.
Женщина бы никогда не простила себе, если бы тот причинил вред мисс Донован.
После того случая, она сильно засомневалась в своём желании работать на Лилиан Гордон. Ведь её участие в деле сына сенатора привело к катастрофическим последствиям. Захват заложников и публичный скандал, который правда быстро утих, но детектив всё равно мучилась угрызениями совести, читая полнейшую чушь газетчиков о профессоре, девушке и декане, чего уж говорить об отзывах читателей.
Мучимая чувством вины, она перечислила приличную сумму денег на счет девушки и даже прислала ей несколько букетов цветов. Сивер следила за этапами её выздоровления, используя весь накопленный опыт частного сыска и связи. Правда, инкогнито, не докладывая никому. Лишь для того, чтобы знать, что с девушкой всё хорошо.
Детектив знала, что это неправильно, но ничего не могла с собой поделать. Она не могла этого объяснить, но интуиция подсказывала ей, что все несчастья, что произошли с мисс Донован и профессором Фрилингом напрямую связаны с её деятельностью, начиная с обращения Фокса добыть компромат на профессора.
Аргумент «я просто делала свою работу» не спасал. И теперь женщина буквально съедала себя за то, что приняла заказ альбиноса. Но если сбору компромата было хоть какое-то оправдание, то её желание ввязаться в грязную игру старой политиканши нельзя было загладить никакими доводами.
Хэлен казалось теперь, что она заключила сделку с самим Дьяволом. Причем, она сама его вызвала.
Самое страшное тут было то, что теперь она не могла выбраться из этого омута, в который сама залезла. Она понимала, что, откажись она сейчас от работы на сенатора, та бы уничтожила её, как сделала с Фоксом, и, возможно неосознанно, с собственным сыном.
Детективу хотелось верить, что та, внезапно всплывшая газетная история случайность, не имела к Лилиан никакого отношения. И в самом деле, какая мать стала бы уничтожать репутацию собственного ребенка, к тому же единственного?
Но, если это правда, и нелепица, появившаяся в прессе о Фрилинге, девушке и Фоксе — дело рук сенатора, тогда она еще хуже, чем Хэлен о ней думала.
И на эту Медузу Горгона ей придется теперь работать. Сивер тяжело вздохнула. Она наступила в гадючье гнездо, думая, что её не ужалят. И теперь единственное, что ей оставалось делать, это прикидываться одной из них.