Спаситель - читать онлайн книгу. Автор: Иван Прохоров cтр.№ 47

Васька опустил взгляд на розвальни, увидел знакомый отломанный приклад и сам не зная как схватил пищаль, не очень ловко перехватил ее, но все же нацелил на стрельца, который уже огибал сани, приближаясь к нему. Увидев нацеленную на себя пищаль, стрелец замер.

—Ты чево-то, паря?— сказал он расплываясь в улыбке и слегка разводя крупные как весла руки в стороны.— Еже тщишься, не ворог я тебе.

—А ну не належай [не наступай]!— крикнул Васька.— Стой, иде стоишь.

—Стою-стою аз. Откель ты, паря?

—Сказано тебе — не плюскай!

Так молча простояли они с полминуты. Стрелец с застывшей улыбкой и поднятыми в локтях руками безотрывно смотрел на Ваську, доставляя тому дискомфорт, а потом среагировав на очередной истошный вопль поворотил лицо к берегу где вдруг стало светло от сильного пожара — должно быть задалась избушка.

—Во-то братяся [дерутся] мужики,— сказал стрелец так, словно бойня не касалась их обоих.

Васька тоже с напряжением посмотрел на берег. Меж сосен безумствовало яркое пламя, у пятачка стало светло как днем, но никого не видать, только крики в отдалении.

—Во-ся разумею, паря — отпустил бы ты меня с Богом, а?— осторожно попросил стрелец.

Где же они, с досадой думал Васька и что ему делать? А ежели придется стрелять? А ежели стрельцы побеждают, а не братья? Страх ужом заполз под кафтан, и Васька напрягся, чтобы не вздрогнуть. Убить глядя в лицо? Хватит ли духу? А если только подранит или того хуже — осечку даст? Этот здоровяк же голыми руками изломает его, как медведь. А ежели явится подмога стрельцу? Да заряжена ли вообще пищаль? Ему показали только раз, да раз он сам зарядить попробовал. А теперь и позабыл все. Васька начал паниковать.

Стрелец будто читал его мысли, будто видел насквозь — глядел большими круглыми глазами в упор, без страха.

—Отпустил бы ты меня, паря.— Повторил он.— У меня жена, ребятушки малые. Сиротами не оставь. Убо пойду я, еже тебе станется… Уйду в ночь, яко дух, никто и не видал.

—Да привяжи ты помело!— почти заорал Васька, и снова в нетерпении поглядел на берег.

В другое ухо надсадно ныла заверть, шкурила колючей крупой голую щеку и шею. Там на другом берегу нависал над Томью посеребренный лунным светом курган, словно гигантский бабр, готовый к прыжку.

Да что же там происходит! Уж больно долго! Живы ли братья?

—Не бери грех на душу, парень! Отпусти ты меня.— Жалобно просил стрелец.

Васька заметил, что он стал как будто ближе. Как он его подпустил?

—А, черт с тобой! Иди!— Васька мотнул пищалью и тотчас будто гора свалилась с плеч. Вот оно, правильное решение.

Стрелец же вместо того, чтобы дать стрекача, зачем-то стал его усердно благодарить, говорить неуместные банальности про «вовек не забуду», да еще кланяться стал — вот же остолбень.

—Да иди ты уже…— Процедил Васька.

Стрелец, продолжая кланяться как японец, стал отступать на Томь, через несколько шагов, не поднимая взгляда он развернулся и убежал во тьму. Васька дождался, пока в пугающих криках растворятся его шаги и вернулся к делам своим — надо было еще проверить подпруги.

Он положил пищаль в сани. Позади, совсем рядом раздался тихий треск — будто ледышка, попавшая под тяжелый каблук. Васька резко обернулся с запозданием понимая как же он глуп. Огромный стрелец стоял прямо перед ним. Отсветы пожарища страшно плясали в его застывшем улыбающемся лице.

Васька заморгал со страху глазами.

Следом стрелец набросился на него, оба упали в розвальни, Васька от навалившейся на него горы, чуть хребет не сломал о копыл. Лошадь с испугу пошла, неся их за собой. Тем временем гигантские ладони сомкнулись на тощей Васькиной шее дубовой колодой, борода стрельца лезла ему в лицо. В глазах потемнело.

—Во-то милость тебе, возгря сраная!— со зловонием извергалось ему в лицо, но Васька ничего не слышал — в ушах стоял какой-то внутренний свист, который слышал только он. Ни вдохнуть ни выдохнуть — Васька оцепенел от ужаса и разумом и телом. Понимал только что это все, конец.

Но в следующую секунду давление исчезло. Васька с жадным хрипом втянул воздух. Стрелец столетним дубом лежал на нем, и что-то теплое стекало с него Ваське на грудь. Сквозь слезы Васька увидел под ночным небом лицо полукровки. Тот оскалившись, выхватил топорик из шеи мертвого стрельца и по привычке скривил страшную рожу. Хрипло дыша, Васька глядел, как полукровка спихнул мертвеца с саней словно мешок с гнилым луком, после с размаху швырнул в розвальни огромную связку соболиных шкур, а затем прищурившись на Ваську крепко взял того за подбородок, покрутил в стороны.

—Отщетился в мале досталь, ин жить покамест будешь.— Сказал он и повернувшись к берегу оглушительно засвистел.

Наконец, послышались скрипучие шаги на снегу, бренчание оружия и знакомые возбужденные голоса, братья набегали один за другим, все с охапками соболиных шкур, которые швыряли они во все подготовленные Васькой сани. Сам Васька, немного оклемавшись, медленно поднялся, и стараясь не крутить головой, нашарил под ногами поводья. Шея горела, горло драло от каждого вдоха. Ухватив поводья, Васька потянул их на себя, давая лошади почувствовать управление. Последним в розвальни прямо за ним упал Данила, положил руку ему на плечо.

—Живой?— спросил он.

Васька молча кивнул.

—Вперед!

Трое саней двинулись с места. Полукровка взлетел на единственного распряженного Васькой коня и обогнав их, умчал во тьму, но перед тем как скрыться в ней, блеснул в лунном свете его профиль, не искаженный на этот раз никакими гримасами и Ваське почудилось будто впервые он увидел настоящего полукровку — не страшного черта, а хладнокровного и бесстрашного бойца, с загадочным ликом иноземного дворянина. На всю свою долгую жизнь запомнил Васька этот мимолетный образ, увиденной им в ночи на замерзшей Томи. И даже когда многое, куда более позднее истерлось из памяти, он хорошо помнил того, кто однажды спас ему жизнь.

Иеромонах Филофей извлек из сундука под лавкой пыльный дерюжный мешочек, стянутый пенькой, поправил съехавший на лоб куколь и бодро вскочив, вышел из избы, чуть было не позабыв ссутулиться.

На улице его ждал Истома — осанистый человек в драном зипуне. Из-под старой шапки-валенки, сдвинутой на затылок, выбивались волны золотистых прядей. Слегка задрав короткую бороду, Истома своим привычным взглядом — проницательным и при этом как будто слегка удивленным смотрел на деревянный трехпрестольный храм Казанской иконы Божией Матери возвышавшийся над заснеженными холмами. Услыхав резкий скрип досок, он обернулся, но Филофей успел уже перейти на старческую шаркающую походку.

—Во-ся, Истомушка,— проблеял Филофей протягивая легкий мешочек, одновременно беря Истому по-стариковски под руку, и как бы подталкивая от избы подальше,— коегождый вечер смачивай водицей, посем кашицей спину мажь. На седмицу [неделю] хватит, да онамо и заживет. Идем, провожу.