Что в переложении на реальность, скорее всего, означало банальную групповуху. С малолетней, м-да.
И я сказала то, что должна была сказать:
–Вы заявили в полицию?
Даже в этом случае, боюсь, делу ход не дадут. Не потому, что сектанты стоят так высоко. Просто доказательств-то у нее нет! А на слово обиженной женщине, которая может банально мстить бывшему супругу, никто не поверит.
–А они смогут нас защитить?– вопросом на вопрос ответила она и прямо встретила мой взгляд.– Если я дам показания…
Я вынужденно покачала головой. Увы и ах, защита свидетелей у нас понятие умозрительное. Ни о какой смене документов, пластической операции, новой профессии и всем прочем, что показывают в фильмах, и речи не идет. Максимум – закрытое судебное заседание и «засекреченные» данные свидетеля. Но это, как показывает практика, хилая защита от по-настоящему разъяренных подсудимых.
Она опустила плечи.
–Будь я одна, я бы… Там ведь много всякого творилось! Но я должна думать о детях, понимаете?
Я понимала. И не могла ее обвинить.
–С разводом проблем не возникнет,– заверила я.– Думаю, судья вполне удовлетворится просьбой рассматривать дело в ваше отсутствие.
–Отлично.– Она сосредоточенно кивнула.– А с… лишением родительских прав? Кажется, это так называется?
–Боюсь,– вздохнула я,– с этим возникнут трудности. Насколько я понимаю, на алименты вы не подавали?
–Мне ничего от него не нужно!
–Семья стояла на учете как нуждающаяся в особом контроле?– поинтересовалась я со слабой надеждой. Ведь могло же нам повезти!– Может, обращались к школьному психологу?
Увы.
–Нет, ничего такого. Дети хорошо учатся, я с ними занимаюсь. Только их… ну, дразнят в школе.
Ожидаемо.
–Он судим? Привлекался за употребление наркотиков? Давно безработный?
Ну хоть что-нибудь! Человека нельзя лишить родительских прав просто так. Нужны причины: систематическое уклонение от воспитания и содержания детей, насильственное преступление в отношении ребенка и прочее в этом духе.
Она снова покачала головой:
–Коля работает сторожем. И его никогда даже за драку не задерживали.
Я вздохнула. Всегда неприятно обманывать надежды клиента, особенно когда ему больше не к кому обратиться.
–Ничего не получится, да?– спросила она упавшим голосом.– Он отберет детей?!
–Глупости!– рассердилась я.– Разумеется, не отберет. Вы ведь ушли от мужа вместе с детьми?
–Не могла же я их там бросить! А детей ему точно не отдадут?– спросила она настороженно.– Он мне угрожал…
Я повторила то, что уже говорила клиенткам сотни раз.
–Как правило, в случае спора суды оставляют детей с матерью. Нужны действительно веские причины, чтобы передать их отцу,– объяснила я и посоветовала:– Найдите квартиру, устройтесь на работу, отдайте детей в школу. Только лучше все-таки переехать подальше.
–Обязательно! А если он все-таки нас найдет?
–Предупредите учителей,– пожала плечами я.– И пусть дети нигде не ходят сами, иначе есть риск, что отец увезет их силой… Но тогда – немедленно в полицию! Вы меня поняли?
Она кивнула:
–Я еще слышала, что отцы имеют право на… ну, встречи.
Я хмыкнула. Формально я не должна учить клиента нарушать закон. На практике же… как говорится, все не так однозначно.
–А вы не давайте. Пусть судится. И даже после того, как он получит решение суда об определении порядка общения с детьми… Просто не открывайте дверь.
–А это законно?– удивилась она.
Я созналась:
–Не слишком. Но заставить вас не смогут.
В конце концов, закон не должен стоять выше интересов детей!
* * *
Я собиралась напечатать несколько исков и прикинуть вопросы к одному из своих дел, но из головы не шла рассказанная история. За годы практики мне поведали немало секретов, и до сих пор никто не мог упрекнуть меня в том, что я сделала их достоянием гласности.
Настолько ли важны для меня требования адвокатской этики, чтобы промолчать? В моих руках сведения, которые позволят предотвратить дальнейшие преступления. Защитить детей.
Но решусь ли я их разгласить? Что для меня важнее – личная этика или профессиональная?..
Я откинулась в кресле и прикрыла глаза.
Полиция отпадала по многим причинам. Лучше в прокуратуру. Вопрос лишь – к кому?
Я полистала служебный справочник. Часть сотрудников районной прокуратуры я знала плохо, с некоторыми была в натянутых отношениях, а оставшимся не доверяла – они не станут хранить в тайне источник информации.
Разве что… Господин Виноградов, старший помощник прокурора? Он ведь сдержал слово, прижал к ногтю чересчур расторопного гнома, который додумался почти открыто выращивать коноплю.
И он, помнится, давал мне визитку с личным номером…
–Добрый день,– немедленно откликнулся Виноградов.– Рад вас слышать.
–Взаимно,– несколько покривила душой я.– Добрый день. Мы можем встретиться?
–Разумеется.– Он помедлил мгновение и предложил:– Послезавтра премьера фильма…
–Лучше прямо сейчас,– перебила я и прикусила язык, сообразив, как это прозвучало.
Как говаривал мой преподаватель гражданского процесса: «Быстрый язык накличет беду, коль его не сдержать»
[25].
Виноградов помолчал. Очевидно, такая прыть девушки была ему в новинку.
–Через час? В кафе «Вуньо», знаете такое?
–Знаю,– согласилась я с облегчением и взглянула на часы.– Хорошо, до встречи.
–Анна!– окликнул он, прежде чем я успела положить трубку.– Это ведь не… свидание?
–Боюсь, что нет.
–Так я и думал,– вздохнул Виноградов и попросил:– Не опаздывайте, у меня в половине третьего суд.
Я хмуро посмотрела на умолкший телефон и пробормотала:
–Надеюсь, я об этом не пожалею…
–Анна, дорогая, что же вы не посоветовались?– попеняла мне проявившаяся Летиция.
Я подняла на нее растерянный взгляд.
–О чем?
Едва ли Летиция могла посоветовать мне что-то касательно адвокатской этики.
Призрачная дама всплеснула руками:
–О свидании, разумеется! Спроси вы меня, я бы подсказала, что идти надо в эту субботу в «Фолькмарр».
Название знаменитого выставочного комплекса заставило меня приподнять брови.