Жасмин Элизабет Виола Мэйхью.
Она родилась поздним вечером третьего дня нового тысячелетия, поэтому всегда будет ровесницей века. Маленькая, но здоровая — 6 фунтов, 6 унций — и, в глазах Декстера, невыразимо прекрасная. Он знал, что готов отдать ради нее жизнь, одновременно понимая, что подобная надобность в этом вряд ли когда-нибудь возникнет.
В ту ночь, сидя в низком и жестком больничном кресле и прижимая к груди крошечный сверток, внутри которого виднелось пурпурное личико, Декстер Мэйхью дал себе торжественную клятву. Он поклялся поступать впредь только правильно. Не считая нескольких биологических и сексуальных проявлений, отныне не будет ничего, что он не смог бы сказать или сделать в присутствии дочери. Он будет проживать свою жизнь так, словно на него постоянно пристально смотрит Жасмин. Никогда не сделает ничего, что могло бы вызвать у нее боль или смущение; ему больше будет нечего, абсолютно нечего стыдиться в жизни.
Он держал свою торжественную клятву примерно девяносто пять следующих минут. Затем, сидя в туалете, он попытался выдуть сигаретный дым в бутылку из-под минеральной воды «Эвиан», должно быть, немного промахнулся, и сработала пожарная сигнализация, разбудив измученную жену и дочь, которым так нужен был драгоценный сон. Когда его вывели из туалета, он все еще сжимал закрытую бутылку, наполненную серовато-желтым дымом, и взгляд усталых и прищуренных глаз жены сказал ему всё — Декстер Мэйхью попросту не годился на роль отца.
Растущий антагонизм между ним и Сильви усугублял тот факт, что с началом нового тысячелетия он остался без работы и даже без перспектив ее получить. Эфир «Спортивного экстрима!» отодвигали все дальше к рассветным часам, пока не стало ясно, что никто, даже экстремальные велосипедисты, не смотрит телевизор так поздно в будни, какие бы улетные чумовые, олдскульные трюки там ни показывали. Программе пришел конец, и отпуск по уходу за ребенком перешел в куда менее гламурное состояние безработицы.
Переезд временно его отвлек. Несмотря на все его возражения, холостяцкая квартира в Белсайз-Парк была сдана в наем за немалую помесячную оплату. На эти деньги молодожены арендовали аккуратный домик с террасой в Ричмонде, обладавший, по словам агента, «большим потенциалом». Декстер запротестовал, что слишком молод, чтобы переезжать в Суррей, что согласен на это лишь лет через тридцать пять, однако ему нечего было противопоставить качеству жизни, хорошим школам, хорошим дорогам и оленям, гулявшим по парку. Родители Сильви жили рядом, близнецы жили рядом — поэтому пришлось согласиться на Суррей. И вот в мае началась длительная, требующая бесконечных финансовых вложений канитель со шлифовкой всех возможных деревянных поверхностей и сносом всех ненесущих стен. Спортивную «мазду» пришлось продать, пожертвовав ею ради подержанной «семейной» машины, в салоне которой стоял запах рвоты детей предыдущих владельцев, и избавиться от него было совершенно невозможно.
Для семьи Мэйхью этот год был поистине монументальным, но почему-то устройство гнезда приносило Декстеру куда меньше удовольствия, чем он рассчитывал. Семейная жизнь представлялась ему чем-то вроде длинной рекламы магазина «Всё для ремонта»: симпатичная молодая пара в одинаковых голубых комбинезонах, с валиками для покраски в руках, достает тарелки из старого комода и плюхается на большой старый диван. Его воображение рисовало прогулки с лохматыми собаками по парку и утомительные, но такие приятные ночные кормления. А когда-нибудь в будущем у них появится пруд с камешками, и вместе с женой он будет разводить костры на пляже и жарить макрель на углях. Он станет придумывать веселые домашние игры и вешать полки. Сильви будет носить его старые рубашки, надевая их на голое тело. А он — свитера грубой вязки. Он будет постоянно носить свитера грубой вязки и заботиться о своем семействе.
Но в реальной жизни его ждали ссоры, злоба и угрюмые взгляды сквозь тонкую дымку гипсовой пыли. Сильви стала всё чаще бывать у родителей под предлогом того, что не хочет иметь дело с рабочими, но на самом деле — чтобы держаться подальше от своего никчемного апатичного мужа. Иногда она звонила ему и предлагала повидаться с Кэллумом, королем лангустинов, и согласиться на ту работу, что тот предлагал, но Декстер упрямился. Может, его карьера ведущего еще наладится, или он может стать продюсером или переучиться на оператора или редактора. А пока он может помочь рабочим, тем самым сократив расходы. Так и вышло: теперь он заваривал чай и ходил в магазин за печеньем, научился немного говорить по-польски и играл с помощью приставки Playstation под сверхзвуковой визг циклевального аппарата.
Когда-то давно ему было интересно, что случается с людьми, которые работают на телевидении, когда те стареют, и теперь он знал ответ. Редакторам и операторам-стажерам было по двадцать четыре, двадцать пять лет, а продюсерского опыта у него не было. Его собственная независимая компания «Мэйхем ТВ» из бизнеса превратилась в оправдание собственного безделья. В конце года компанию пришлось распустить, чтобы избавиться от затрат на бухгалтерию, и двадцать стопок оптимистично логотипированной бумаги с позором отправились на чердак. Единственным светлым пятном в его жизни было то, что он снова стал проводить время с Эммой; он сбегал с ней в кино, когда должен был класть плитку с Георгом и Лехом. Но то чувство уныния, которое испытываешь, когда выходишь из кинотеатра на солнце во вторник днем, в последнее время стало для него просто невыносимым. Как же его клятва быть идеальным отцом? У него теперь есть обязательства. В начале июня он наконец сломался, договорился о встрече с Кэллумом О'Нилом и стал частью одной большой семьи под названием «Натуральная пища».
* * *
И вот в День святого Свитина Декстер Мэйхью, в рубашке цвета овсянки с короткими рукавами и галстуке цвета грибного супа, принимает крупную ежедневную партию руколы для нового филиала в районе вокзала Виктория. Декстер пересчитывает коробки с зелеными листьями, а водитель стоит рядом со своей папочкой, откровенно уставившись на него, и Декстер знает, что за этим последует.
— Парень, а ты раньше по телику не выступал?
Ну вот, опять…
— Это было давным-давно, — беспечно отвечает он.
— Как та программа называлась? «Ушибись» или что-то вроде того.
Не смотри на него.
— И она в том числе. Так мне подписать счет-фактуру?
— А еще ты встречался со Сьюки Медоуз!
Улыбайся. Улыбайся.
— Как я уже сказал, это было очень давно. Одна, две, три коробки…
— Сейчас, куда ни посмотри, везде она, верно?
— Шесть, семь, восемь…
— Красотка эта Сьюки.
— Да, она очень милая. Девять, десять…
— Ну и как оно, с ней встречаться?
— Если не оглохнешь, нормально.
— А что с тобой-то случилось?
— Жизнь. Жизнь случилась. — Он выдернул папку из рук водителя. — Мне здесь расписаться?
— Ага. Здесь и расписывайся.
Декстер ставит автограф на счет-фактуре, запускает руку в верхнюю коробку, берет пригоршню руколы и пробует на свежесть. «Рукола — айсберг наших дней», — любит говорить Кэллум, но Декстеру она кажется горькой.