Приняв решение, королева подробно изложила Буа-Бурдону свой разговор с герцогом Бургундским, а фаворит слово в слово воспроизвел ее речь во время допросов с пристрастием, которым его подвергли перед казнью. Правдивость записей, сделанных во время допросов, подтверждается рядом документов, представленных лучшими историками, а также протоколами парламента.
«В среду, 23 ноября 1407 года, королева пообещала пригласить Орлеана к себе на ужин в маленький домик: подготовьте все необходимое, соберите людей и рассчитывайте на меня, сказала она»
[5].
О, отведем взор от непристойных сцен, увенчавших ужасный сговор, нашептанный фуриями и одобренный всеми силами ада!
Несчастное отечество! Увы, нам остается только лить слезы над твоими бедами и несчастьями, воспоследовавшими за сим отвратительным сговором! Реки крови, заструившиеся по воле обоих сообщников, столь долго обагряли грудь твою, что слез, пролитых за наш век, не хватит оплакать те жестокие времена; остается лишь уподобиться прибывшему в гавань мореплавателю, который, обратив взор увлажненных слезами очей на рифы, возносит благодарность Небу, уберегшему его от столкновения.
Получив согласие королевы и ею же обо всем осведомленный, герцог Бургундский начал готовить убийство герцога Орлеанского. Известный своим нечестием Рауль д’Октонвил.
[6], совесть которого омрачали многие преступления, приобрел на старой улице Тампль дом, известный как дом Богоматери по причине расположенной в нише статуи Святой Девы. Наняв восемнадцать негодяев, он разместил их в купленном им доме. Убийство подготовлялось в глубокой тайне, так что жертва ни о чем не подозревала, хотя заговорщики вместе со своими конями провели на улице Тампль целую неделю; на улицу наемные убийцы выходили только по ночам.
Королева сумела излить яд своего лживого и коварного сердца в душу герцога Иоанна, и тот притворился, что трудится над устройством примирения со своим кузеном и помогает ему в этом их дядя, герцог Беррийский. И действительно, в воскресенье, 20 ноября, герцог Беррийский сопроводил обоих принцев в церковь Августинцев, где они дали священную клятву заключить союз, а затем причастились одной облаткой, как это принято в подобных случаях. За церемонией последовало пышное пиршество в Нельском дворце, где оба принца вновь поклялись в нерушимой дружбе. Подписав договор о содружестве, оба обменялись рыцарскими орденами; расстались они, заверив друг друга, что отныне между ними царит полное согласие. Во вторник, 22-го числа, оба явились на Совет и в присутствии короля, королевы и всего двора были крайне внимательны друг к другу и любезны и вместе вкушали сладости и пили вино.
Герцог Орлеанский пригласил герцога Бургундского на обед в ближайшее воскресенье: герцог Иоанн согласился… согласился, хотя знал, что на следующий день он должен убить того, кому только что клялся в вечной дружбе!
[7]
И вот в среду, 23 ноября, герцог Орлеанский отправился в уже упомянутый нами маленький домик, избранный для встречи самой Изабеллой; по словам Буа-Бурдона, в тот вечер она спрятала его в соседнем кабинете, ибо не хотела оставаться одной в столь неприглядном для нее положении; таким образом, фаворит слышал всю беседу, состоявшуюся между лицемерной королевой и ее жертвой, над головой которой убийца уже занес свой меч.
— Любезный друг мой, — обратилась к Людовику коварная женщина, управлявшая рукой палача, — не знаю почему, но у меня сегодня на удивление мрачное настроение. Скажите, вы ведь добровольно примирились с кузеном?
— Разумеется.
— Хорошо, вам я верю, ваша честность вне всяческих сомнений. Но можно ли сказать то же самое и о нем? Вы знаете, что я люблю вас и потому не могу не опасаться за вашу жизнь. О дорогой Людовик, герцог Бургундский — не в пример вам — отличается лживостью, непредсказуемостью и мстительностью. Зачем вы показали ему тот портрет? Неужели, милый мой герцог, у вас есть другая женщина помимо Изабеллы? Как могли вы изменить мне, когда я так люблю вас! Ведь я ни разу не дала вам повода упрекнуть меня в неверности!
По свидетельству Бурдона, после этих слов герцог стал просить прощения… и получил его… в то время как за стенами дома уже точили клинки, готовясь доказать всю фальшь особы, даровавшей ему прощение!.. Едва герцог повинился, как, по словам фаворита, за дверями раздался страшный шум.
— В чем дело? — недовольно спросил герцог, спешно поправляя одежду.
— Монсеньор, — ответил Шаз де Куртез, камердинер Карла и один из заговорщиков, — я прибыл от имени короля; его величество незамедлительно требует вас к себе: ему необходимо срочно поговорить с вами, и он велит вам поторопиться.
— Шаз, ты знаешь, зачем меня вызывает король?
— Нет, монсеньор, не знаю, но его величество желает вас видеть, и как можно скорее.
— Идите… идите, друг мой, — говорит королева, — я буду ждать вас до самого утра; вы вернетесь и расскажете мне, чего хотел от вас этот сумасшедший.
Выйдя на улицу, герцог потребовал подать ему мула. Время приближалось к восьми вечер.
[8], и на улице уже стемнело; герцог сел на мула и в сопровождении двоих оруженосцев, устроившихся вдвоем на одной лошади, и троих лакеев, выступавших впереди с факелами, отправился к королю. Вскоре маленькая процессия миновала ворота на улице Барбет; по словам нашего друга Бонами, еще недавно каждый, кто забредал на улицу Барбет, мог увидеть остатки этих ворот. Бо́льшая часть слуг, сопровождавших герцога к королеве, не последовала за своим господином, так как Изабелла убедила их, что тот скоро вернется. Людовик и в самом деле не намеревался задерживаться у короля, а потому отправился даже без шапки, лишь закутавшись в широкий черный плащ из дамаста, подбитый куньим мехом. Держась одной рукой за луку седла, а другой покачивая в такт мелодии напеваемой им песенки, он добрался до дворца Сен-Поль, расположенного на набережной Целестинцев. Далее путь его лежал по старой улице Тампль, а точнее, мимо дома Богоматери, где, как мы уже сказали, в нише стояла статуя Святой Девы. Напомним, что именно там герцог Бургундский поселил своих наемников. В этот вечер герцог приказал убийцам разместиться по обеим сторонам улицы и поджидать Орлеана. Почуяв засаду, лошадь с двумя оруженосцами на спине взбрыкнула и, закусив удила, понеслась вперед; остановить ее удалось только в начале улицы Сент-Антуан.