Оставшись наедине с дочерью, госпожа Рупа Мера рассказала ей про Хареша – «весьма многообещающего кандидата».
Лата на мгновение лишилась дара речи, а потом оскорбленно воскликнула:
–Ты обращаешься со мной как с ребенком!
Госпожа Рупа Мера на секунду замешкалась, соображая, как лучше поступить – подавить бунт силой или прибегнуть к политике умиротворения,– а потом залепетала:
–Дорогая моя, да что же тут плохого? Я ведь не заставляю тебя за него выходить! Послезавтра мы все равно уезжаем в Лакхнау, а еще через день возвращаемся в Брахмпур.
Лата не могла поверить, что ей приходится защищаться от родной матери.
–Вот, значит, зачем ты вырвала меня из Калькутты, а вовсе не потому, что тебе нездоровится или нужна моя помощь!
Лата произнесла это таким озлобленным тоном, что нос ее матери моментально покраснел. Однако она взяла себя в руки и сказала:
–Дорогая, мне в самом деле нужна твоя помощь! Не так-то просто выдать тебя замуж! И потом, этот юноша из нашего круга…
–Да мне плевать, из какого он круга! Я отказываюсь с ним встречаться. Зря только уехала из Калькутты.
–Но он же кхатри! Родом из Уттар-Прадеш.
Этот железный аргумент не произвел на Лату никакого впечатления.
–Ма, умоляю! Я знаю все твои предрассудки наперечет и ни одного не разделяю! Ты с детства внушала мне одни принципы, а сама живешь по другим!
В ответ на справедливые упреки дочери госпожа Рупа Мера лишь пробормотала:
–Послушай, Лата, я ведь ничего не имею против… против магометан как таковых. Я просто забочусь о твоем будущем.– Конечно, она знала, что дочь так или иначе рассердится, и теперь прикладывала все силы, чтобы сохранить в семье мир.
Лата молчала. «Ох, Кабир, Кабир…»– думала она.
–Почему ты не притронулась к еде, милая? Ведь целый день в дороге провела!
–Я не голодна.
–Конечно голодна!– возразила госпожа Рупа Мера.
–Ма, ты меня сюда притащила обманом,– сказала Лата, выкладывая вещи из чемодана и не глядя на мать.– Нарочно ничего не объяснила в телеграмме – потому что знала, что я не приеду.
–Доченька, зачем же тратить деньги на лишние слова! Телеграммы нынче дороги. Если, конечно, не посылать стандартные готовые фразы вроде «Желаем счастливого пути» или «От всего сердца поздравляем с Биджойя Дашами»
[350]. И он такой славный! Вот увидишь!
Лата не выдержала: две или три слезинки все-таки пробились сквозь ресницы и потекли по щекам. Она замотала головой, еще больше разозлившись на себя, на мать и на этого неизвестного Хареша.
–Ма, я только надеюсь, что с возрастом не превращусь в тебя!– в сердцах воскликнула она.
Кончик носа госпожи Рупы Меры опять стал пунцовым.
–Если не веришь мне, поверь хотя бы Кальпане! Это она нас познакомила. Кальпана с ним дружит. Он учился в Англии и был одним из лучших студентов курса. Прекрасно выглядит… и очень хочет с тобой познакомиться. Если ты откажешься, как мне смотреть в лицо Кальпане? Она столько хлопотала, чтобы договориться о встрече! Даже господину Гауру он понравился. Если не веришь, вот, прочти ее письмо. Кальпана тебе написала.
–Зачем мне читать, сама и расскажи, что там.
–А с чего ты взяла, что я читаю чужие письма?– в гневе вопросила госпожа Рупа Мера.– Родной матери не доверяешь?
Лата поставила в угол пустой чемодан.
–Ма, да у тебя на лице все написано. Хорошо, давай я прочитаю.
Письмо от Кальпаны было коротким и полным любви. Харешу она говорила, что Лата ей как родная сестра, а в этом письме заверяла Лату, что Хареш ей практически родной брат. По всей видимости, она написала и Харешу: тот ответил, что не может вернуться в Дели, поскольку недавно брал несколько выходных и теперь должен их отработать. Однако он с удовольствием встретится с Латой и ее матерью в Канпуре. Хареш счел нужным добавить, что больше не питает никаких надежд на брак с Симран и потому не против познакомиться с девушкой. В настоящее время, однако, вся его жизнь посвящена работе, поскольку здесь не Англия и просто так ни с кем не познакомишься.
Что же до приданого,– продолжала Кальпана своим круглым кудрявым почерком,– то Харешу оно без надобности, не такой он человек, и от его имени требовать приданое никто не станет. Вообще-то, он очень привязан к отцу (вернее, к отчиму, которого называет исключительно «баоджи»), но, в отличие от сводных братьев, Хареш рано отделился от семьи – в пятнадцать лет даже сбежал из дома. Только ты не думай, что это плохо его характеризует, вовсе нет. Если вы друг другу понравитесь, жить с его родителями тебе не придется. Они живут в Дели, в Нил-Дарвазе, и, хотя я там однажды была (почти все его родственники – милейшие люди), такая обстановка вряд ли придется тебе по вкусу, учитывая твое воспитание и образование.
Честно скажу, Лата, Хареш всегда мне нравился. Одно время я даже была в него немножко влюблена – мы вместе учились в колледже Святого Стефана. Прочитав его последнее письмо, мой отец сказал: «Что ж, надо отдать ему должное: говорит он без обиняков и спокойно рассказывает о своих прошлых привязанностях». И ма, конечно, очень хочет, чтобы вы познакомились. Она в последнее время сама не своя от тревоги. Как знать, вдруг Хареш – зять ее мечты? Какое бы решение ты ни приняла в итоге, Лата, все-таки познакомься с ним – и не злись на маму, которая столько хлопочет о твоем счастье (пусть она и представляет его иначе, чем ты).
Ма, должно быть, уже рассказала тебе о моем неважном здоровье. Признаться, я сама дивлюсь разнообразию симптомов: от непрестанного зевания до головокружения и чувства, будто кто-то поджаривает мне ступни. Вот этот странный жар – ступни горят не целиком, а местами, как бы точками,– особенно сбивает меня с толку. Твоя мать поет дифирамбы какому-то доктору Нуруддину из Калькутты,– по мне, так он шарлатан. Да и куда я поеду в таком состоянии? Приезжай к нам после Канпура, если захочешь,– сыграем в «Монополию», как в детстве! Мы ведь сто лет не виделись! Шлю вам с ма самый горячий привет и поцелуи. Пожалуйста, не пренебрегай ее советами – тебе очень повезло с матерью. И напиши, как все прошло,– если будет о чем написать. Я целыми днями валяюсь в кровати и страдаю от безделья. Только и могу, что слушать эту жуткую классическую музыку по радио (знаю, тебе она не кажется такой уж жуткой) да праздный гап-шап
[351] пустоголовых подруг. Твой приезд пошел бы мне на пользу…
Что-то в тоне ее письма заставило Лату вспомнить свою учебу в школе-пансионе при монастыре Святой Софии. Однажды ее одолело странное состояние, прямо-таки транс, когда она вдруг решила стать христианкой, да не просто христианкой, а монахиней. Пришлось срочно вызывать в Массури Аруна, дабы тот образумил сестру. Арун заявил, что все это «летняя блажь». Лата раньше такого выражения не слышала, и, хотя оно произвело на нее неизгладимое впечатление, она отказывалась считать свои религиозные порывы какой бы то ни было блажью. В итоге ее отговорила монахиня: она усадила Лату на зеленую скамейку в стороне от школьных зданий, с видом на красивый склон холма, покрытый ухоженной травкой и цветами (у подножия располагалось кладбище, на котором хоронили монахинь, в том числе преподававших в школе), и сказала: «Дай себе несколько месяцев, Лата. Не спеши с решением, ничто не мешает тебе принять его чуть позже – сперва окончи школу. Помни, это будет большим ударом для твоей мамы, а она и так рано овдовела».