Но барышню Сорвени, разумеется, привлекало не это, и даже не богатейшая история приграничного укрепления, то и дело пестревшая именами императоров, министров или легендарных преступников, которых сюда иногда ссылали. Нет. Ее привлекало совсем другое. То, что забравшись на «Длинный нос» — самую высокую точку крепостного двора, можно было почувствовать нечто похожее на ощущение полета. Особенно в пасмурный день, когда ветер упорно гнал по небу целые табуны туч.
Да, вот этого девушке сейчас по-настоящему не хватало: полетов, аэродрома, любимого самолетика, подаренного когда-то Эрдари… А вот про самого парня она последнее время думала не слишком часто, и иногда этому даже удивлялась. Правда, редко и недолго.
А еще пару раз вяло удивилась тому, что практически не думает об отце — раньше она себе такого даже представить не могла.
Неужели это из-за чувства вины перед главными в ее жизни мужчинами? Похоже, что так. Но ощущение липкого, острого кома, поселившегося в груди, стало постоянным и уже привычным. Как будто огромный и недобрый еж заменял ей сейчас душу. И лишь здесь, на площадке над крепостью, когда ветер бил в лицо почти как в полете, ее иногда отпускало. Увы, ненадолго.
Н-да… плохую шутку сыграла с ней нетипичная, в общем, доверчивость. Когда она почему-то решила, что человек, увлеченный небом так же, как и она, не может оказаться подлецом. Вот просто не может и все. По определению. Потому что небо заранее вымыло и выдуло из него все нехорошее, что возможно там и было когда-то, а вот теперь уж точно не могло сохраниться.
Но в Олли она, выходит, ошиблась.
Норин, заглядевшись на резвые облака, опять, в который раз прислушалась к себе, и опять же поняла — нет. Не может она злиться на господина Олифауэлла. Хотя и должна, если подумать. Странно, конечно, но уж как есть. Вот не может и все. И мыслями возвращается к нему гораздо чаще, чем стоило бы, делая это так, словно оно стало для нее совершенно естественным. Вернее, как раз неестественным, если подумать. Эх, ей бы поразмышлять над всем этим не спеша и тщательно, вот хотя бы здесь и сейчас — но никак не получается. События закрутились бешеной каруселью, и не то что раздумывать, но даже остановиться и просто вдохнуть не дают.
Вот опять, не успела она сюда подняться, как следом бежит Фэл, чуть придерживая рукой живот. И ведь, похоже, опять что-то случилось, если судить по выражению лица подруги…
— Рин! Там!… Помощь нужна, быстрее!
— Что? Что стряслось? — спрашивала Норин уже на ходу, едва поспевая за шустрой и крайне озабоченной рессой.
— Господин Штанзи… Беда там.
Штанзи Рин знала — пересекались несколько раз. Обстоятельный и неторопливый унтер, на котором как-то сами собой оказались все здешние механизмы — те, что сложнее лопаты, вызывал невольное уважение у любого, кто общался с ним больше четверти часа.
— Да что с ним? Говори же! — насела она на рессу.
— Он сегодня подъемник чинить собирался.
— Знаю, — кивнула девушка не останавливаясь. — Прямо с утра вроде?
— Ну да. Чего-то там разобрал, доской подпер, а она не выдержала и его привалило.
— Адовы демоны! Он все еще там?
— Да. И вытащить его никак не получается.
— Подожди! — вопреки сказанному, Рин лишь наподдала, прибавляя ходу, — А зачем ты оттуда сама бежала? Послать некого? Или доиграться хочешь?
— Некого, — выдохнула ресса, стараясь не сбиться с темпа. — У детей сейчас занятия, а все мужики, что рядом оказались, балку держат. Которой Штанзи придавило. Там совсем все плохо.
— Фэл, ты давай догоняй потихоньку, а я бегом!
Норин припустила к подъемнику не оглядываясь, задрав юбки впереди, но вздымая подолом пыль сзади.
И успела. Едва оказавшись на месте, тут же включилась в общую суету, и что удивительно, сумела заставить себя слушать:
— Нет! Не туда. Наоборот, слева подпихивайте!
— Барышня, шли бы вы… — зло рявкнул на нее какой-то усач, и чуть не сел на задницу, услышав пару пассажей из репертуара генерала Сорвени в исполнении нежной девицы — эффект это лишь удвоило, если не утроило.
— …! Не видишь, так оно лишь заваливается. Слева пихайте! Вот так. А теперь навались. Всеми! Разом. На счет два! И тащите его, тащите же. Нет, балку не бросайте! Держать дальше! Просто помогите кто-нибудь, я одна не смогу. Фэл, сдурела? А ну, пошла отсюда! Не в твоем положении в это лезть. Пошла, сказала! Вытащим, тогда и твоя очередь придет, когда в госпиталь его припрем. Все? Освободили? Тогда взяли и понесли, пока рессе еще есть что спасать. Ты и ты! Оба. Поднимаем, но осторожно. Вот так, да…
А когда Штанзи дотащили до процедурной, так же бескомпромиссно выгнала всех посторонних и закрыла дверь:
— Фаэлин, объясняй, что нужно делать. И как.
— И мне тоже — со второго этажа уже бежала взволнованная бабушка Шарот. — Говори, чем помогать.
Поскольку дверь в процедурную Норин наглухо закрыла и заперла, новый персонаж забрался в нее через окно, пока еще распахнутое:
— Тоже буду помогать! — девчонка лет двенадцати набычилась, исподлобья оглядев всех по очереди и готовая держать оборону до последнего. — Там мой отец!
— Литси? — уточнила что-то сообразившая ресса.
— Да! — вызова в голосе юной барышни лишь прибавилось. — И кроме него у меня никого нету!
— Ясно. — Окинув взглядом свою внезапно сложившуюся хирургическую бригаду, Фэл мысленно похвалила собственную предусмотрительность — процедурная уже давно была подготовлена ко всему, в том числе к подобной операции. И сразу распорядилась:
— Госпожа Шарот, идите сюда, нужно избавить его от одежды. А вы, обе, быстро мойте руки. Щелочь вон там, на умывальнике. Потом поменяемся и начнете готовить эфир, простыни и перевязку, пока мы моемся…
Но прервав себя на полуслове быстро шагнула к застонавшему в беспамятстве унтеру, уложенному на кушетку:
— Потерпи, миленький. Совсем чуток потерпи. Все будет хорошо, просто продержись немного…
За спиной с грохотом опрокинули банку со средством для дезинфекции. Но хоть без всхлипов обошлось, и то хорошо. Не оборачиваясь, ресса предупредила:
— Свалишься в обморок — даже поднимать не стану. Учти.
— Не свалюсь, — упрямо раздалось в ответ.
Когда вояку раздели, что-то расстегнув, что-то просто срезав, и осторожно перетащили на застеленный проглаженным полотном стол, стало понятно, что дело действительно серьезно. Мужику переломало левую руку — в двух местах как минимум; задело левую же сторону груди — на ребрах многочисленные ушибы, а то и перелом-другой, но, самое неприятное, это голова. Что-то, скорее всего балка, упавшая сверху, оглушило его, оставив грандиозную гематому и содрав часть скальпа, отчего кровь до сих пор продолжала капать на белую некогда простынь.