Циклон с востока - читать онлайн книгу. Автор: Александр Тамоников cтр.№ 21

—У нас оставались еще две ленты и патроны для карабинов. Но с двумя карабинами, если замолчит пулемет, не отбить конную атаку. И гранаты не помогут. Что такое бросок гранаты на сорок метров, когда конь атакующего проскачет это расстояние быстрее, чем прогорит взрыватель. Можно и раньше бросить гранату, рассчитать, что к моменту взрыва противник доскачет до нее. Но граната убьет или ранит двух, четырех, может, шестерых человек. А на тебя несется сотня! Мы с Захаром решили по одной гранате оставить для себя. Подорвать себя, чтобы живыми не попадаться в руки казакам.

—И что изменилось?— спросил Крапивин.— Жить вдруг захотелось?

Неожиданно задержанный посмотрел Крапивину в глаза. Посмотрел не возмущенно, не осуждающе, а так, как будто этот человек ему помог чем-то, с какой-то благодарностью.

—Вы мне не доверяете, и я вас понимаю, как в этой ситуации может речь вообще идти о доверии. А ведь сейчас другое время, да, снова война, но она другая, и люди стали уже другими. А тогда, когда мир разорвало на две части, когда земля под ногами разверзлась у многих, тогда о каком доверии могла идти речь? Да тогда и слова такого уже не знали. Забыли его. Вы мне и сейчас не верите потому, что я бывший офицер, царский офицер, как любят добавлять. И я все равно остался для вас таким. Нет, мы не передумали умирать, я не передумал умирать. Просто я остался один. Я знал, что так и будет. Не может до бесконечности везти. Да, пуля нашла Захара, угодив ему прямо в сердце. Я просто понял в какой-то миг, что стреляю один. Повернул голову, а он лежит, положив голову на приклад карабина. Как будто устал. Я его потряс, а у него голова безжизненно упала набок, на камни. И тогда я понял, что пришел и мой черед. Легко как-то стало на душе, спокойно. Кончились проблемы, кончились скитания и переживания. Все дальше будет легко и просто. Я умру, и все.

—Но вы не умерли,— констатировал Крапивин.

—Не умер,— спокойно отозвался Заманский.— Я и сам этому удивился. Когда убили Захара, я подумал, что мы слишком мало продержались. Кони у казаков, конечно, устали, но мы продержались всего полдня, а за полдня на телегах далеко не уедешь. Могут и нагнать, могут найти обозы. А когда очередная пуля ударила в скальный карниз над дорогой, вниз посыпались крупные камни и отвалился большой кусок скалы, то я подумал, что это выход. Не для меня, а для дела, ради которого я тут остался. Казаки пройдут по дороге после нашей смерти. Но я хотел, чтобы они не прошли.

Сосновский слушал и думал, что так не сыграть. Чтобы так сыграть, нужно репетировать. Ведь он говорит, мало чего помня, но на глазах вспоминает и начинает заново переживать, оценивать свои поступки, свои решения. Это не признание, это исповедь.

И Заманский хмурился, тер пальцами виски и, глядя куда-то за спину Крапивина в окно, рассказывал о том, как он оттащил тело Захара подальше на дорогу, за стену, как наметил место, где взорвет скалу. Пулемет он тоже оттащил подальше на случай, если задуманное не удастся. И тогда он просто будет стрелять до последнего патрона. Но у него получилось. Правда, грохот был такой, что он оглох, а от пыли ослеп. И долго ничего не соображал, не понимая даже, лежит он или стоит. Все вертелось и плясало, и кашель раздирал грудь.

Потом он пришел в себя и перевернулся на живот, стрясая с лица, с волос каменную пыль и землю. Подняв голову и протерев пальцами глаза, он увидел, что завал получился. Просто часть стены упала на дорогу. В голове был туман, Андрей даже не сразу вспомнил, почему он здесь, с кем он здесь. А потом стало проясняться. Он сидел, прижимаясь спиной к теплым камням, смотрел на заходящее солнце и думал о том, что делать дальше.

Места незнакомые, здесь ни он никого не знает, ни его никто не знает. Кажется, вниз по реке на яру есть какая-то деревушка. Они мимо нее проезжали на телегах. Там еще березы такие красивые стояли. Отряд ушел далеко на восток, таков был план командования. Отряда ему не догнать, здесь власть непонятная, но она ненадолго. Скоро вернется советская власть, это точно. Он, как грамотный офицер, имевший хорошее образование, понимал, что дни Белого движения и господства Антанты сочтены. И что тогда? Прийти к любому советскому начальнику и сказать, я хочу служить новой власти, возьмите меня? И его спросят о том, кто он такой. Офицер? К стенке офицеров, всю белую кость под корень извести, золотопогонников этих! Фантазии, страх? Нет, сколько раз он был свидетелем нелепых злобных расправ над бывшими офицерами. И ведь зачастую никто толком не пытался разобраться, где воевал этот человек, чем провинился и провинился ли перед большевиками. Зачастую убивали простых «офицеров военного времени». Их было большинство. Это те, кто получил звание после коротких курсов, это обычные пехотные прапорщики и подпоручики, вытянувшие на себе всю вторую часть германской войны. Никакие они не дворяне. Они обычные мещане, инженеры с заводов, мелкие чиновники, часто бывшие унтер-офицеры, георгиевские кавалеры.

—Мне нелегко далось это решение,— тихо сказал Заманский.— Я почти сутки тащил тело товарища к деревне. Я сам едва держался на ногах. И все это время думал. Тащил и думал, падал, лежал, задыхаясь от напряжения, и думал. Это не преступление, это просто попытка отчаявшегося человека выжить. Вот и все.

—И вы выдали себя за Рубцова, а его деревенские похоронили как Павла Заманского?

—Совершенно верно. За мной ухаживала старуха, которая жила на окраине. Все считали ее сумасшедшей, и с ней мало кто общался. Считали, что, если ей хочется нянчиться с раненым чужим человеком, пусть занимается. У нее жила девушка, точнее, пряталась от белых. Она ухаживала за мной, выхаживала. И потом она стала моей женой.

—Ваша жена знает, кто вы на самом деле?— спросил Крапивин.

—Нет, да и незачем ей знать. Это все в прошлом, из прошлой жизни, из другого мира, который рухнул в пропасть, исчез и никогда не возродится. Я жил новой жизнью, я работал как проклятый для своей Родины, для народа, из которого я вышел. Я отдавал долг, я честно его отдавал.

Щека у Заманского дернулась, и он поспешно прижал ее рукой, стараясь удержать нервный тик. Сосновского вдруг озарила догадка, и он подался вперед, вглядываясь в лицо бывшего офицера. И Михаил спросил в лоб:

—И как вы поступили, когда узнали, что ваша жена тоже не та, за кого себя выдает, что и она живет по поддельным документам, что и она из чуждого простому народу сословия и даже враждебного?

Заманский вздрогнул и выпрямился на стуле. Так ведут себя под дулом пистолета или винтовки на расстреле. Кто-то сжимается в комок, но чаще люди выпрямляются и смотрят перед собой, как птица перед полетом в небытие… Знал, все он знал! Знал и боялся, что узнаем мы, что всплывет правда. Не за себя, а за нее боялся.

—Вы знали, что ваша жена не Мария Ивановна Захарова, дочь крестьянина, а Анастасия Ивановна Иванова, племянница генерал-майора Иванова-Ринова, врага советской власти?

—Знал…— тихо ответил Заманский.

—Когда вы это узнали?

—Почти сразу, еще там, когда отлеживался раненым в той деревеньке, где она пряталась.