–Вот и прекрасно. А теперь, когда вы пришли в чувство, отпустите меня!– сердито тявкнула Софи, вырвалась из их объятий и совершила опасный прыжок с папиных рук прямо на стол, где и уселась, возмущенно пыхтя.– Кто я, по-вашему,– плюшевая игрушка?!
–Будь ты игрушкой, от тебя было бы больше пользы,– раздался сварливый голос откуда-то с пола. Лотти испуганно подскочила на месте.– Ну, что? С возращением, Том. Наконец-то. Ни одной весточки за столько лет. Ни письма, ни открытки. Элементарная вежливость? Нет, не слышали!
Гораций, старый попугай жако, редко когда покидал свою жердочку в витрине зоомагазина, но, судя по всему, сегодня сделал исключение. Он неуклюже взмахнул крыльями – он был очень старым и почти не летал,– запрыгнул на стул, а оттуда уже перебрался на стол и уселся рядом с Софи. Она надменно дернула усами, но ничего не сказала. Все животные в магазине побаивались Горация: он жил здесь так долго, что казалось, он был всегда – и все равно оставался загадкой для всех остальных обитателей магазина. Было в нем что-то странное, что-то далекое и совершенно непостижимое. Он был единственным из животных, кто мог разговаривать с посетителями магазина – с обыкновенными посетителями, далекими от волшебства, приходившими к дяде Джеку за кормом для собак или постельными принадлежностями для хомячков. Конечно, ему приходилось ограничивать свой репертуар детскими стишками и бранными словами, но время от времени он развлекался: говорил что-то осмысленное и лукаво поглядывал на изумленных покупателей своими умными желтыми глазами.
Сейчас его желтые глаза насмешливо смотрели на Софи.
–Чего замолчала? Кошки язык отгрызли?– спросил он, и Софи с отвращением зашипела. Она ненавидела кошек, особенно теперь, когда в магазине поселились зловредные черные котята, которые постоянно ее донимали.
–Такой же добрый и милый, как прежде. Старый огненный птиц,– пробормотал Лоттин папа и ласково потрепал Горация по спине.
Все изумленно застыли. Гораций не возмутился, не отхватил ему пальцы, и папа, похоже, узнал Горация, хотя и назвал его как-то иначе.
–Ты узнал его, да?– спросил дядя Джек, наблюдая, как Гораций топчется на столе и тихонько воркует, явно довольный, что его прежний хозяин взъерошил ему перья.
Лоттин папа моргнул и растерянно посмотрел на Горация, как будто тот все-таки его клюнул.
–Да. Я его помню. Я тебя знаю.– Он улыбнулся.– Я помню…
Лотти беспомощно посмотрела на попугая, распушившего красные перья на длинном хвосте. Он посмотрел на нее, а потом резко расправил крылья, слетел со стола и спикировал ей на плечо, где и уселся, бережно прикусив клювом мочку ее уха. Лотти затаила дыхание. Гораций никогда раньше такого не делал, и она просто не знала, чего от него можно ждать. А вдруг он совсем плохо видит? Если она шевельнется, он запросто может оторвать ей ухо. Нечаянно. Во всяком случае, он скажет, что это вышло нечаянно…
–Смелее, глупышка,– пробормотал попугай ей на ухо.– Не забывай, что меня он знал целых пятнадцать лет, а тебя только два года. Это совсем ничего не значит. Мы вернем ему память.
–Почему он назвал тебя огненной птицей?– спросила Лотти, до сих пор не оправившись от потрясения, что Гораций с ней заговорил. Обычно он обращался к ней лишь для того, чтобы раскритиковать в пух и прах ее домашние задания.
–Потому что я и есть огненная птица. Феникс. Произнеси по буквам!
Лоттино правописание заметно улучшилось с тех пор, как строгий старый попугай взялся помогать ей готовиться к школьным диктантам, но этого слова она не знала.
–Ф – Е – Н – Е…
–«И»! Безударная «И»!– воскликнул Гораций, топчась у нее на плече.– ФЕ-НИКС!– Он возмущенно встопорщил перья и стал похож на рассерженную метелку для пыли.
–Я запомню,– пообещала Лотти. И только потом до нее дошло, что именно сказал Гораций.– Ты феникс? Я думала, ты попугай!
–Я попугай.
–Но ты же сказал…
Гораций тяжко вздохнул, как будто его удручала непроходимая тупость Лотти.
–Я феникс инкогнито.– Он сердито взглянул на нее.– И если бы в вашей так называемой школе учили чему-то еще, кроме плохой поэзии и всяких пакостей о древних египтянах, ты бы знала, что это значит. Я маскируюсь.
–Фениксы могут принять любой облик, Лотти,– объяснил дядя Джек.– Гораций был попугаем уже много лет. Я почти и забыл, кто ты на самом деле,– добавил он, улыбнувшись Горацию.
Гораций рассерженно фыркнул, алые перья у него на хвосте внезапно вспыхнули искрящимся пламенем – красным, розовым и золотым. Все как один сделали шаг назад, а Лотти испуганно замерла, опасаясь, что у нее загорятся волосы.
–Извини, я пошутил,– сказал дядя Джек своим лучшим успокоительным голосом, которым он обращался к впавшим в истерику мышам.– Конечно, я помню, кто ты. Просто я уже стал привыкать к твоему попугайскому облику. Ты не менялся с тех пор, как…– Он замолчал, не договорив.
–С тех пор как он уехал, да,– резко проговорил Гораций и еле слышно добавил:– Почему-то не было настроения.– Он перестал искрить хвостом, вернув перьям их прежний цвет, и аккуратно потянул Лотти клювом за волосы. Потом пристально посмотрел на ее папу, склонив голову набок и нервно переминаясь с лапы на лапу. Лотти почувствовала, как его когти легонько царапают ей плечо.
Том подошел ближе и протянул руку, приглашая Горация перебраться к нему. Попугай как будто слегка застеснялся, но все-таки перешел на протянутую руку Тома, вскарабкался к нему на плечо и потерся клювом о его щеку.
Лотти с изумлением наблюдала за ним. Она ни разу не видела, чтобы Гораций проявлял столько чувств. К кому бы то ни было. Она вопросительно взглянула на Дэнни: мол, ты видел такое?
Дэнни неуверенно ей улыбнулся. Наверное, он думал, что она сейчас разревется.
–Значит, феникс?– пробормотал он. Это была безопасная тема для разговора. Уж куда безопаснее, чем неожиданное возвращение Лоттиного папы. Лотти помнила, как ее брат изменился в лице, когда она сказала ему, что ее папа, наверное, жив. Дэнни потерял маму, когда ему было семь лет. Они оба выросли в неполных семьях (Дэнни с папой, а Лотти с мамой), и это единственное, что у них было общего. Хотя нет, не единственное. Они оба знали о магии и о волшебном зоомагазине.
–Да. А что еще делают фениксы? Я не помню.– Лотти нахмурилась, наблюдая, как ее папа что-то ласково шепчет Горацию. Она не знала, чего ей хочется больше: завидовать старому попугаю – или радоваться, что папа нежничает с Горацием, а не с ней. Все-таки ей нужно время, чтобы к нему привыкнуть.
–Это противоестественно – все это пламя на перьях. Показуха, и только,– пробурчала Софи, но негромко, а так, чтобы ее слышали только Лотти и Дэнни. Ее всегда злило, если кто-то получал больше внимания, чем она сама.
–Кажется, фениксы исполняют желания,– прошептал Дэнни.– Или это сфинксы?
–Сфинксов не существует!– воскликнула Лотти.– Правда?