Сигареты - читать онлайн книгу. Автор: Хэрри Мэтью cтр.№ 20

Поначалу она ничего не говорила – лишь пристально глядела на него огромными невыразительными глазами. Вытянула руку. Тонкая горячая ладонь вцепилась в него. Он не знал ни что делать, ни что сказать; его самого прошибло потом. Наконец она заговорила – высоким голосом, едва ли не хныча:

–Ты мой отец. Мне ужасно. Я не знаю, что со мной. Мне так ужасно, что больше ничего я не чувствую. Много разговаривать не могу. Тебе тут задерживаться нельзя. Я правда хочу, чтоб ты знал…– Из коробочки «Клинекса» рядом Фиби вытянула салфетку и сплюнула в нее.– Хочу, чтоб ты знал… кое-что. Когда мне все чувства стерло, я поняла, поняла кое-что про тебя и меня. Мы с тобой играли в дурацкую игру, оба. Превращали тебя в дерьмо. Играй себе и дальше, это ничего, а я не стану. Я намерена любить тебя, что б ты ни сделал.

Оуэн ощутил, что его окутывают влажным, удушающим саваном. Ему не терпелось удрать из этой палаты и от своей костлявой дочери. Ее хватка стала туже. Он откашлялся.

–Фиби, ты должна мне поверить, я сделал тебе все, что мог.

Он сам не осознал, что сказал, пока она не ухмыльнулась.

–Может, и так, но я сильно тебе помогла.– Она отпустила его руку. Зажмурилась, по лицу разбежались морщинки. Она походила на старую каргу.– Я тебя люблю – нажми на этот звонок, а? Поскорей, пожалуйста. Пока. Приходи скоро.

Оуэн поспешил прочь по остывшим коридорам и вестибюлю, наружу в волглую яркость, пахшую влажной травой и тленьем. В глазах его вскипали слезы. Он так жестоко обходился с Фиби, и столько раз – как же смеет она его любить? Она поймала его в ловушку. Последнее слово осталось за нею.

Оуэну хотелось бы выкашлять из себя эти чувства, как будто он вдохнул в легкие жучка. Определить свои чувства он не мог. Оуэн напился. Проснулся в три часа ночи и принялся плести фантазии о том, как живет под другим именем в стране, которую никогда не видел. Думал, что сам он обезумел – или, во всяком случае, обезумела его жизнь. Жалел, что Фиби вообще родилась на свет.

Миновали выходные Дня труда. Однажды днем Оуэн зашел в пустую спальню Фиби, где у стены стоял портрет Элизабет, возвращенный из больницы. На него Оуэн недоброжелательно уставился. Слишком уж хорошо знал он женщину с картины. Отвлеченность маски превратила ее в неумолимую, неотзывчивую свидетельницу его прошлых ошибок и нынешней беспомощности.

Вслух он произнес:

–Нахер тебя.– Жаль, что ему не хватит выдержки на нее нассать. Вместо этого он на нее плюнул и кончиками пальцев растер плевок по ее лицу. Краска на ощупь была скользкой и жесткой. Оуэн восхитительно ощутил, что в доме он один, как будто дом принадлежит кому-то другому, а он украдкой проник в него, словно вороватый мальчишка.

У окна стоял стол, заваленный косметикой Фиби. Оуэн взял карандаш для подводки глаз и, удовлетворенно хрюкнув, нарисовал синие усы на щеках Элизабет, словно бы выточенных из золотистой слоновой кости. Под мягким кончиком поверхность оставалась тверда. Осмелев, он набрал тюбиков алой, пурпурной и красно-оранжевой помады. Рот и глаза украсил точками, полосами и росчерками. Держа все три тюбика вместе, всю голову окружил завитком жирного цвета.

Ему стало лучше. Он даже посмеялся над собой. Выглянул в окно – через свою лужайку и соседские на темный лесок поблизости, там и сям искаженный прозрачным паром, поднимающимся от жаркого солнца в конце лета. Нашел коробку «Клинекса» ипринялся стирать свою пачкотню. Салфетка за салфеткой падала на пол, испятнанная цветами дочкиного рта. Оставшиеся следы он убирал уже намыленной влажной тряпицей.

Мыла и воды оказалось далеко не достаточно. Участки побледнее все еще покрывала лиловая или розовая дымка. Чтобы завершить работу, он принес из подвала банку скипидара, порвал на тряпки чистую рубашку и взялся легонько стирать последние пятна. Закончил чистить одну щеку и уже приступал к глазу над ней, когда тряпка его зацепилась за корочку краски вдоль обода глазного яблока. Жженая сиена хлынула в светлую охру глаза. Он стирал ее как мог мягко; всвой черед, охра размазалась по носу. Оуэн выругался. Сходил в ванную и вернулся с зубной щеткой. Обмакнув ее в скипидар, стряхнул и вытер о рукав, чтобы наполовину отжать. Опершись локтем на холст, принялся медленно и кропотливо сметать попавшую не туда краску. Прилежание это ему вполне удавалось, когда с эластичных щетинок слетела бурая крошка и заскользила вниз по вертикальной поверхности. Оуэн машинально ткнул в нее тряпкой, которую держал левой рукой, и под пострадавшим глазом растеклась новая клякса размягченной краски.

Сделав шаг назад, Оуэн увидел, что портрету он нанес серьезный урон. Задумался, как это исправить. Полураздраженно, полушутя сказал себе: эта чертова дрянь – моя, так чего б не получить удовольствие. Намочил тряпки в скипидаре и обеими руками мстительно накинулся на картину. Намочив пигменты правого глаза, он размазал краски по пламенеющим волосам, залезая и в бледный пейзаж над головой Элизабет. Размазанное смахивало на рог. Ну где вы видели однорогую корову? Второй мазок он сделал из другого глаза. Намочил рот и размазал его в мальвовую дымку. Остальное лицо он уничтожил оранжевым с ее волос.

Картину, зубную щетку и скипидар Оуэн унес в подвал. Стамеской отковырял кнопки сзади на подрамнике, а потом содрал холст. Сам подрамник разломал, полотно изрезал на ленты, запихал их в джутовый мешок вместе с тряпками и зубной щеткой. Выйдя в заднюю дверь, сунул мешок в мусорный бак под другие отходы. Палки от подрамника отнес в гараж, а там топориком нарубил и расколол все деревяшки на незначительную щепу, которую и вывалил на горку растопки за соседним сараем. После чего удалился к себе в комнату мыть лицо и руки.

Когда Оуэн отвернулся от нее тем летом, Фиби могла различить, что́ происходит; не почему. Оуэн начал относиться к ней как к врагу. Что сделала она, чтобы так настроить против себя того, кого так любила? Фиби призвала все свое терпение, надеясь, что если Оуэн и не откажется от этой враждебности, то хотя бы объяснит ее. Позднее она стала осторожной, а иногда враждебной и сама. Тогда Оуэн пристально смотрел на нее без удивления, как будто разглядывал любопытную старую фотографию.

Фиби начала страдать от двух несчастий. Во-первых, на несколько месяцев она потеряла Луизу и Уолтера, а любой из них мог бы ей помочь. Во-вторых, ее ползучая болезнь отравила ей и жизнь, и восприятие этой жизни.

Когда не работает щитовидная железа, это не воспринимается как симптомы. Уныние и возбуждение, даже несварение желудка трактуются как индивидуальные и обычные проявления. Только в сентябре Фиби обратилась к врачу – терапевту общей практики, который с ходу определил, в чем беда. Ей следует, сказал он, проверить основной обмен веществ, как это принято; для этого он ей посоветовал обратиться к специалисту по эндокринной патологии. Оуэн кого-то порекомендовал; итогда ее несчастье усложнилось неверным диагнозом.

У доктора Севарейда случилось прозрение специалиста: он лечил тысячи железистых расстройств и мог определить их с первого взгляда. Как только к нему в кабинет вошла Фиби, он увидел, что заболевания щитовидки у нее нет. Так ей и сказал. Конечно, следует проверить основной обмен веществ – эта оценка лишь докажет его правоту. Тотчас же он представил ее медсестре, которая эту оценку и произвела.