— Да какая разница, как он это узнал!
— Я…
— Неужели ты не понимаешь? Академии конец. Что станет с Лиззи и с другими воспитанницами, которые учатся за счет академии?
Горестный стон вырвался из ее груди. Не задумываясь, Грей обнял ее. Рыдания сотрясали ее хрупкие плечи.
В первый раз в жизни Грей не знал, что сказать.
— Брендейл — просто глупец, — пробормотал он, целуя ее волосы. — Что бы он ни думал, он ничего не знает наверняка. Иначе он уже примчался бы, вместо того чтобы писать дочери. — Эмма так рыдала, что Грей мысленно поклялся, что сделает все, лишь бы уладить недоразумение. — Мы справимся с этим, Эм. Не беспокойся.
Она начала колотить кулаками по его груди.
— Мать Генриетты — самая большая сплетница в Лондоне. Наверное, половина высшего света уже судачит о том, что эта гемпширская тихоня-директриса ведет себя крайне неприлично. Но так оно и есть! Я не имею права руководить академией!
— Ты не сделала ничего дурного, что касалось бы твоих воспитанниц. Ничего!
— И тем не менее я опасаюсь, что мистер Брендейл не изменит принятого решения.
— Ничего пока не случилось, кроме этого дурацкого письма, — успокаивал он ее, осторожно вытирая ее слезы. — Поэтому мы должны убедить Генриетту написать отцу, что он ошибается.
— Нет, я никого не заставлю лгать.
— Конечно, нет, — откликнулся Грей, но нахмурился. Это был, возможно, самый легкий выход из создавшегося положения, но он был уверен, что Эмма не поступится теми принципами, которым учила своих воспитанниц, потому что искренне в них верила. — Но ты же не собираешься сдаваться без борьбы.
— Я не знаю, как бороться и при этом не нанести еще больший вред своим ученицам.
Грею в голову пришла одна мысль, но он пока сомневался, правильна ли она.
— Пока написал только Брендейл?
— Да. Но боюсь, что это не последнее письмо…
— И он пишет, что до него дошли слухи, будто ты ведешь себя неприлично?
— Да.
— Так, значит, вот в чем дело!
— Что ты имеешь в виду?
— Он не знает о пари.
— И тебе кажется, — хмуро осведомилась Эмма, — что если бы он знал, что я заключила пари с герцогом Уиклиффом, это исправило бы положение?
— Твои ученицы уверены, что я приезжаю в академию только для того, чтобы выиграть пари. Придется попросить Генриетту объяснить это своему отцу и пригласить его сюда, чтобы он смог в этом убедиться собственными глазами.
— И каким образом это может помочь? — скептически спросила она.
— Я заключил с тобой пари. А я никогда не проигрываю. Никогда.
На какое-то мгновение ему показалось, что она ударит его. Но выражение ее лица вдруг резко изменилось.
— Продолжай!
— Будет совершенно очевидно, что я заставил тебя пойти на пари, потому что нет такой женщины, которая могла бы противостоять мне. Это всем известно.
— Грей…
— Помолчи. — Он стал ходить от двери к окну и обратно. Идея показалась ему блестящей. Ну, может, и не блестящей, но, во всяком случае, рыдания Эммы, разрывавшие ему сердце, прекратились. — Какой уважающий себя джентльмен захотел бы, чтобы герцог Уиклифф проиграл пари? Да еще женщине! Мало того что в свете это расценивалось бы как преступление, любой счел бы свое вмешательство излишним, да и попросту… опасным.
Дверь приоткрылась.
— У вас что-то уж очень тихо. Вы еще не убили друг друга, а? — Тристан просунул голову в дверь.
Легкомысленный тон виконта нисколько не обманул Грея: он понял, что Дэр искренне беспокоился за Эмму. Чувствуя, что начинает закипать, Грей встал между ним и Эммой.
— Родители Генриетты считают, что Эмма превратила академию в нечто вроде публичного дома.
Побелев, Эмма села на стул.
— Все пропало, — прошептала она и закрыла лицо ладонями.
— Нет, не пропало, потому что у нас есть план.
— У кого это «у нас»? Никакого плана нет.
— Есть.
— У нас плана нет. Это вы придумали, что надо рассказать о пари, чтобы спасти академию. Это не сработает.
— Это почему же? — Грей скрестил руки на груди.
— Вы собираетесь выиграть или проиграть? — Медленно, разделяя слова, словно задавая своим ученицам трудный вопрос, спросила Эмма.
— Я…
— Потому что, как только исход пари будет известен, это лишь подтвердит слухи и тем самым погубит академию. Ваш выигрыш будет стоить академии…
— Я проиграю, — сказал он вызывающе.
— Ах, вы проиграете, — повторила она, не скрывая сарказма.
— Да.
— Намеренно?
— Да.
— Хорошо. Даже если предположить, что я поступилась бы своей гордостью, зная, что вы проиграли нарочно, объясните, как может мой выигрыш положительно повлиять на события?
— Я позабочусь об этом.
— Вы слишком самоуверенны.
— Я никогда не ошибаюсь.
— Если вы хотите проиграть, вам придется изменить это утверждение на другое — «редко ошибаюсь». Все в Лондоне узнают, что вы проиграли, но никто — что вы сделали это намеренно.
— Как я уже предлагал вам ранее, можно было бы меня поблагодарить и на этом покончить.
— Я просто хочу удостовериться, что вы понимаете, что люди… особенно мужчины, наверняка посмеются над вами.
— Рискуя оказаться со сломанной челюстью, могу заявить, что она права, — сказал Тристан в наступившей тишине.
— Согласен. — Этот аспект проблемы, как ни странно, беспокоил его меньше всего. — Но если проиграю я, всем станет ясно, что Эмма не могла делать ничего неприличного, потому что ее время было полностью занято ведением уроков и разработкой блестящего плана возрождения поместья.
— Весьма хлипкий аргумент, — возразила Эмма.
— Надо сделать ответный ход. Пусть Генриетта напишет письмо отцу. Потом необходимо пригласить всех родителей учениц. Нам скрывать нечего. Во всяком случае, мы выиграем дней десять.
Эмма почему-то почувствовала себя лучше, когда Грей и Тристан уехали из академии. Что-то у Грея был слишком уж уверенный вид.
— Эм, ну как ты? — В кабинет вошла Изабель.
— Более или менее. Ах, Изабель, как я могла поступить так глупо, так опрометчиво?
— Это отец Генриетты поступил опрометчиво. Как он мог обвинить тебя в неприличном поведении?
На глаза Эммы снова навернулись слезы. Если бы они знали истинное положение вещей!