Отхлебнув из большой кружки с подсолнухами, я поморщился, остывший кофе был отвратителен. Тогда мне пришлось добавить ещё ложку сахара и, зажмурившись, я всё же допил это пойло в несколько больших глотков. Так-то лучше! Да и мне пора на выход. Уже в коридоре, я вспомнил, что вчера, по привычке, сунул ключи в карман рабочей куртки. Пришлось вернуться за ними в свою спальню, где на спинке хромого стула, в беспорядке валялась моя одежда. Хорошо бабушка этого не видит, с грустью усмехнулся я. Когда с ключами в руке выходил из комнатки, в глаза бросилась стопка моих Насте писем. Я так до сих пор к ним не притронулся, боясь всколыхнуть болезненные воспоминания. Хотя, кому я вру? В любом случае мне ни на миг не удаётся забыть её.
Идти в школу резко расхотелось. Меня обуяла дикая злость на самого себя, я сдался без боя, думая, что так будет лучше для нас обоих. Я даже не спросил, чего хочет сама Настя! Сбежал как последний трус, снедаемый обидой и ревностью. Я так привык все эти годы жить мечтами о своей утончённой, безупречной возлюбленной, что обычные, реальные девушки перестали вызывать во мне какие-либо эмоции. Сам её себе придумал, а оказавшись не у дел, не знаю, как вырвать этот идеальный образ из сердца. Закипев от рвущегося наружу гнева, схватил лежащие на тумбочке письма. Я всё исправлю! Просто нужно быть решительнее. Я встречусь с Настей и снова её завоюю. А начну с того, что уничтожу эти проклятые письма. Словами делу не поможешь…
Даже не могу вспомнить, когда я в последний раз прогуливал уроки. Но угрызения совести совсем меня не мучили. Приняв решение, у меня снова появилась цель, и я шёл к набережной, сияя счастливой улыбкой. В голову закралась идея начать всё заново с того места, где мы с Настей познакомились. Где началась наша дружба, переросшая, в один из первых дней нового года, в любовь… или наваждение? Да какая разница! У меня вся жизнь впереди, чтобы отвоевать для нас счастье.
Добравшись до искомого места, я присел на корточки у самой воды и стал мастерить кораблики. Много корабликов. Я их пущу в свободное плаванье, дам шанс доплыть до адресата. Глупые бредни, но эти нехитрые действия придавали мне веру и уверенность. Так я проведу черту под этой безрадостной главой своего существования. Настя всё ещё моя!
Я так увлёкся своим занятием, что не услышал приближающихся шагов.
– Эй, чудило, в детство, что ли впал? – За моей спиной послышался издевательский смех.
Растерянно развернувшись, я уставился на подошедших парней. Их было трое, всем лет за двадцать, хорошо одетые и явно скучающие, они, скорее всего, прогуливали пары, слоняясь по берегу реки.
– Придурок, что там у тебя за писанина? – не унимался говоривший. Он снял с рыжей головы солнцезащитные очки и небрежно кинул на сброшенную неподалеку куртку.
– Да, по любому этот ботан двойку словил, теперь с горя конспекты топит, – заржал долговязый, в темно коричневой толстовке. – Сейчас психовать закончит и к мамке, плакать побежит.
Они снова зашлись противным смехом. Я нервно огляделся, мы были одни. Лишь несколько плакучих ив, да голых кустарников безучастно взирали на пустынный берег.
– Послушайте, я вас не трогал, идите куда шли, – я, как мог, пытался избежать конфликта. Хотя в такую возможность слабо верилось, ребята были крепкими и агрессивными. Я хоть и был не из робкого десятка, но зачинщиком не выступал ни разу.
–Ещё б ты нас трогал! – мрачно пробасил третий, коренастый шатен с хмурым лицом. Он нервно поигрывал брелком ключа зажигания.
– Фу-у! Блин, это даже не конспект…. – долговязый прыснул ехидным смехом. – Пацаны, да его по ходу девка продинамила!
– Не удивительно, раз такой фигней страдает. – Рыжий подобрал один кораблик и лениво разворачивал, не отрывая от меня насмешливого взгляда. – Хорошенькие тёлочки любят обеспеченных, а ты, себя и свой прикид в зеркале видел?
– Лох какой-то… – продолжил его мысль длинный, с нарочитой медлительностью, наступая на исписанный лист подошвой тяжелого ботинка.
Меня накрыла волна ярости. Какого чёрта они себе позволяют?! Непроизвольно зарычав, кинулся на хозяина ненавистных мне ботинок. Склонившись, я со всей силы ударил его в живот. Он, пошатнулся, но устоял на ногах.
–Чёрт! – резко выдохнул парень. – Ну, всё…
Не дожидаясь пока он оклемается, я врезал ему кулаком в лицо. Краем глаза, заметил, как рыжий замахнулся, в попытке ударить меня по голове. Я увернулся, приняв удар на плечо, и снова попытался напасть на свою жертву. Но не успел. Меня сбил с ног третий, тот, что предпочитал особо не разговаривать. Особо не церемонясь, он придавил меня коленом к покрытой щебнем земле.
–Знай своё место, падаль! – Долговязый, мстительно двинул меня ботинком по лицу.
От резкой боли, перед глазами всё завертелось, но я, стиснув зубы не проронил ни звука.
– Кость, остынь! – рявкнул рыжий, – Мы ещё с чтением не покончили. – Он спокойно поднял выпавший из рук лист и начал зачитывать вслух, с каким-то нездоровым удовольствием:
«Боль моя робко в двери стучится,
Душу травит смертельным ядом,
Чтоб осколками сердцу разбиться,
Став тебе подвенечным нарядом».
– Что за бредни?! – брезгливо скривился шатен. – Хочешь, расскажу, как на самом деле всё происходит?
– Да что рассказывать?! Ежу понятно, с другими зажигает твоя краля, пока ты как лох сопли на кулак наматываешь! – тот который Костя, зло рассмеялся мне в лицо – Номерок дашь? Развлечем, как следует твою малышку…
Зря он это сказал. Одна лишь мысль об этих отморозках рядом с моей Настей, начисто отключила мне разум. Вложив всю злость в один резкий рывок, я оттолкнулся от земли, сбросив с себя давившее на позвоночник колено. Шатен от меня такой прыти не ожидал, ибо я успел перевернуться на спину и толкнуть его в грудь обеими ногами. Не удержав равновесия, противник завалился, угодив лицом в острый щебень.
–Ты нарвался, гадёныш! – взревел Костя, срываясь с места.
Сейчас будет удар, мельком пронеслось в голове, прежде чем дикая боль сотнями острых осколков взорвалась в моей левой ноге. Я не смог удержать болезненного стона, который будто подхлестнул моих мучителей. Они принялись злобно пинать меня ногами. Я, против воли, сжался тугим комком и обхватил руками голову, в напрасной попытке прикрыться от сильных повреждений. В нос ударил металлический запах крови.
Меня избивали, молча и методично. В ушах гулом отдавалось тяжелое дыхание этих отморозков, к которому прибавился хруст костей и перебитых хрящей. Сквозь мутную пелену заливавшей мне глаза крови, разглядел их обезумевшие, горящие гневом лица. Мне не у кого просить пощады. Пытаться спастись, звать на помощь бесполезно. Будет только хуже. Голова загудела, ощущения слились воедино, но они всё не останавливались. Вскоре моё сознание поглотил спасительный мрак.
В чувство меня привёл собственный слабый стон, я лежал с закрытыми глазами. Липкий холод проникал в каждую клеточку истерзанного тела, а конечности еле заметно подёргивались. Даже дышать удавалось с трудом, поверхностно, с отрывистым хрипом. Сильно болела спина, а ногу, будто через дробилку пропустили. Лучше бы я и дальше оставался в беспамятстве.