Внезапно все поплыло у меня перед глазами. Фигуры воинов стали смазанными, нечеткими, полупрозрачными. Я зажмурился, мотнул головой, пытаясь восстановить картину мира…
И восстановил, вдруг осознав, что сижу на полу и вместо звона доспехов слышу лишь абсолютную, звенящую тишину…
Мне не хотелось открывать глаза. Я уже догадывался о том, что сейчас увижу и что подумаю, увидев это. Но сидеть задницей на ледяном каменном полу, жмурясь и обнимая руками колени, было как-то глупо.
И я открыл глаза.
Это был тот же зал.
Пустой…
Не было тут воинов-ками. И разложившегося мегамозга не было. Лишь стояли все те же стеклянные гробы, окруженные приборами, и внутри колонны плавали мозги троих ученых, объединенные в один…
Но что-то с ними было не так.
Я попытался подняться – и охнул от боли. Страшно болели растянутые мышцы и связки рук и ног, и отбитые при падении ладони и стопы – тоже. Вставал я осторожно, словно по минному полю шел, потому что если где-то перелом, лучше его не смещать, так как от болевого шока можно вырубиться запросто…
Но вроде переломов не было и разрывов связок – тоже. Растяжения – да, но это можно перетерпеть, заживут через пару месяцев. Главное – идти могу. И руками шевелить тоже.
Я приблизился к гробам – и удивился, рассмотрев их содержимое. Ученые, лежавшие в них, были похожи на мумии: кожа да кости. Однако они были живы… Грудь у каждого вздымалась еле заметно, веки вроде подрагивали, хотя, может, мне это и почудилось.
Впрочем – нет. Они уже не жили. Внутри длинной колбы, где раньше находился их объединенный мозг, теперь плавал лишь комок черной слизи, еле видимый в раньше прозрачной, а теперь грязно-мутной жидкости. Объединенный мозг ученых больше не представлял опасности ни для меня, ни для человечества. Он умер и сейчас разлагался на глазах, а тела в автоклавах жили лишь благодаря продуманной системе жизнеобеспечения. Но отныне это была жизнь растений, жуткая и совершенно бессмысленная.
– Все-таки мы сделали это, – прошептал я, чувствуя необычную тяжесть в правом предплечье, к которой я еще не успел привыкнуть. – Все-таки мы убили эту тварь.
Конечно, у меня теперь включится мое рациональное осознание действительности, и я почти наверняка смогу убедить себя, что битва ками с мегамозгом мне просто привиделась. Стукнулся башкой о каменный пол и отъехал в мир грез – чем не объяснение? Правда, потом придется объяснить себе, как так получилось, что в реальности общий мозг троих ученых взял да умер. Но я же умный, я ж объясню. Любой человек разложит подобное по полочкам, чтоб не съехать с катушек: мол, привиделось все, не было ничего, и мир по-прежнему простой и понятный.
Сзади послышались шаги. Я даже оборачиваться не стал – и так понятно, кто это.
Чжанцин подошел, встал рядом, глядя на колбу с мертвым куском слипшейся плоти внутри, от которой медленно отслаивались черные ошметки.
– Пытаешься себя убедить, что это была галлюцинация, – сказал он, даже не спрашивая, а лишь констатируя очевидное.
– Подумываю об этом, – не стал отпираться я.
– Возможно, отчасти ты и прав – с точки зрения современного человека. Убить Троих можно было двумя способами. Сбросить на Фукусиму ядерную бомбу или уничтожить их на ментальном уровне. Но поскольку они были телекинетиками и телепатами наивысшей категории, это было попросту невозможно. Однако ты сделал невозможное.
– Один бы я не справился, – покачал я головой.
– Понимаю, – кивнул Чжанцин. – В мире ками бродит много воинов, которые не нашли путь в страну Токоё. Или не захотели туда идти. И если найти с ними общий язык, они могут помочь. Похоже, что тебе это удалось.
– Мир ками?
Китаец кивнул.
– Да. Так мы называем место между миром живых и страной мертвых. Если у воина достаточно личной силы и остались незавершенные дела на земле, он может оставаться там довольно долго. Но если погибает, то навсегда, без возможности переродиться и обрести себе новое тело. Поэтому, умирая, лучше сразу отправляться в страну Токоё.
– Значит, вот куда меня занесло, – пробормотал я.
– Более того, – усмехнулся Чжанцин. – Я наблюдал за тобой в операторской – тут видеокамер натыкано предостаточно. Когда ты ударился о пол, ты просто исчез.
– Как это? – слегка опешил я.
– В древности японские ниндзя высшего уровня стихии Пустоты умели исчезать и появляться уже в другом месте. Они ходили через мир ками, причем делали это, оставаясь в живых. Наиболее простым способом научиться этому было умереть – и вернуться к жизни. И ками и тело запоминали дорогу: если где-то побывал однажды, несложно пройти тем же путем. Думаю, ты не раз умирал, просто в этот раз твое тело не пожелало делать это снова.
– Убежало в мир ками? – усмехнулся я.
– Зря смеешься, – покачал головой Чжанцин. – Одно из самых страшных проклятий на земле – это когда ты не можешь умереть.
– Думаю, если приставить пистолет к виску и нажать на спуск, у тела просто не останется выбора, – заметил я.
Чжанцин смолчал. Я же, покосившись на него, заметил:
– Кстати, для начальника пылесосов ты неплохо осведомлен насчет того, что умели древние ниндзя. И вообще, сдается мне, что ты просчитал все заранее, зная обо мне то, о чем я сам не догадывался. Кто ты на самом деле?
Китаец молчал, продолжая разглядывать дохлые мозги Троих. А мне между тем подсказка приехала, думаю, даже знаю откуда – из руки, в которой спряталось уже и не знаю что – моя «Бритва», или меч Савельева, в котором разместилась целая куча ками, убитых этим мечом, или какая-то их помесь. Но историю Древнего Востока ками знали досконально, и если раньше их голосов не было слышно, сейчас мне словно кто-то хором подсказывал нужную информацию, о которой я раньше и не подозревал.
– Чжанцин, – медленно проговорил я, – это второе имя Сунь-цзы, великого китайского воина и стратега, жившего в шестом веке до нашей эры и написавшего бессмертный трактат «Искусство войны». Как я понимаю, это имя у вас не случайно?
Чжанцин усмехнулся.
– А ты, я смотрю, завоевал уважение своих ками. Знакомое чувство. Теперь ты словно знаешь то, чего не знал раньше.
Я молчал. По китайским правилам хорошего тона, если ты не получил ответа на свой вопрос, значит, собеседник тебя не уважает. Потому лучше избавиться от такого собеседника. Например, убить. Хотя можно и уйти, но это будет недостойно воина.
– Вижу, что тебе напомнили о древнем кодексе чести «останавливающих копья», который намного позже японские самураи назвали «Бусидо», – кивнул Чжанцин. – Что ж, не спеши принимать очевидное решение, я отвечу. Ты имеешь право знать, так как уже стал одним из нас. Тысячелетиями мы храним Равновесие. Иногда делаем это в своем мире, но чаще приходится перемещаться – как из одной вселенной в другую, так и по линии времени. И неважно, как называют нас – перехожие, меченосцы или как-то еще. И неважно, как называются организации, созданные, чтобы помогать нам, – совет координаторов, клан Сагара или Комитет по предотвращению критических ситуаций. Главное, что мы делаем общее дело, храня Розу Миров от нечисти, которая давно бы ее разрушила, если б не было нас.