Победный визг твари сменился предсмертным хрипом. Нагината со звоном упала на каменный пол, а рядом с ней рухнули членистые ноги и горящие останки паучихи.
– Неплохо, – хмыкнул я, поворачиваясь в сторону группы кумо, охранявших матку. Нажал на спуск…
Но ничего не произошло, лишь что-то щелкнуло пару раз внутри огнемета. Да твою ж душу!
А кумо, осознав, что опасный гость пришел откуда не ждали, ринулись на меня. Разом, все три оставшиеся.
«Ну и пофиг», – пронеслось в голове.
Понятно, что сейчас разорвут меня эти твари в клочья. Впрочем, страха не было. Человек ко всему привыкает, и к смерти тоже. В том числе – к своей. Это не так страшно, как кажется. А вот если паучья матка выживет и все же выведет потомство, человечеству точно не поздоровится. Казалось бы, какое мне дело до человечества, которое даже не в курсе, что я существую? С этой позиции спасение мира ценой собственной жизни выглядит довольно тупо. Однако вот такой уж я человек, что порой совершаю абсолютно нелогичные поступки. И вместо того, чтобы расстрелять бегущих ко мне тварей с непроницаемыми женскими лицами, я сделал совершенно другое.
«M202A1 FLASH» умеет выпускать четыре ракеты по одной, а может все разом. Я отбросил неисправное оружие, заклинившее в самый неподходящий момент, схватил второй огнемет – и выпустил все четыре ракеты в матку. Не был я уверен, что одной или двух хватит на эту тварь – с учетом, что отрубленные Виктором ноги уже почти отросли заново, регенерация у нее была бешеная. Да и не было у меня времени проверять, сколько ракет потребуется, чтобы сжечь эту пакость наверняка. Потому я все четыре разом и всадил в этот мегамозг на ножках.
Полыхнуло знатно. В мгновение ока матка превратилась в огненный шар, и ее последний вопль потонул во всепожирающем пламени…
Но кумо его услышали – и, не добежав до меня считаных метров, остановились. После чего все разом повернулись на сто восемьдесят, хором заголосили так, что я чуть не оглох, побросали оружие и бросились к живому костру. Зачем, интересно? Сбить такое пламя вряд ли удастся.
Но они неслись со всех ног не для того, чтобы пытаться потушить неистовый огонь…
Все три паукообразных монстра подбежали к горящей матке – и синхронно прижались к ней с трех сторон, поддерживая тело, готовое завалиться на бок.
Разумеется, огонь тут же перекинулся на них. Но кумо не отступили. Трещала плоть, пожираемая огнем, черный дым скрыл подробности добровольного аутодафе. Твари кричали – жалобно, женскими голосами, и я не выдержал. Рискуя сам превратиться в огненный шар, я шарахнул о пол заклинивший огнемет, после чего навел его на костер и нажал на спуск.
Любая импортная техника после того, как к ней применишь русский ударный метод починки, чинится в девяноста процентах случаев. Американский огнемет не стал исключением. Три ракеты вырвались из сопел, и сгорающих заживо тварей полностью залила адская жидкость, за несколько секунд превратившая их в черную дымящуюся массу.
Я отбросил в сторону пустой огнемет и криво усмехнулся. Впору поверить в то, что меня реально за каким-то хреном охраняет Мироздание. Удачей своей, что ли, начать торговать? Есть же всякие экстремальные шоу, где народ, рискуя жизнью, неплохо зарабатывает себе на жизнь. Я так думаю, вообще миллиардером заделаюсь, если еще и ставки начну делать сам на себя…
– Как это по-японски, сжечь себя вместе с умирающим господином…
Я повернулся на голос.
Виктор был совсем плох. По его лицу и рукам расползались темные пятна, глаза потухли, зрачки неестественно расширились, всю радужку закрыв чернотой.
– Яд?
– Да, – кивнул Савельев. – Матка в плечо хвостом ударила. Пока держусь, но это ненадолго.
Я до хруста сжал кулаки. Это всегда страшно, когда на твоих глазах умирает друг – а на земле не так много людей, которых я мог бы назвать своими друзьями. Хотя… Может, Виктор и не умирал. Возможно, то, что с ним происходило, было гораздо хуже смерти.
– Догадался? – невесело усмехнулся Японец. – Ты прав. Все гораздо хуже.
Он засучил правый рукав, и я увидел на его руке лезущие из кожи волоски. Жесткие, толстые, прямые.
– Странное ощущение, – хмыкнул Виктор. – Очень обострились слух и обоняние. Причем именно за счет этих волосков. Я словно руками слышу и нюхаю…
– Ты мутируешь, – медленно проговорил я.
– Ага, – просто сказал Савельев. – Скоро стану, как кумо, только в мужском варианте. Только этому не бывать.
– Что ты задумал?
Виктор кивнул на черную дымящуюся кучу – все, что осталось от мозго-паучихи и ее пристяжи.
– Матка была с мечом. С моим мечом.
Надо же, а я и не заметил. Наверное, потому, что кумо постоянно загораживали свою хозяйку.
– Понял, – кивнул я, бросаясь к обгоревшим трупам, которые огонь спек в единую, отвратительно воняющую массу.
Меч я нашел сразу – из-под дымящегося трупа матки торчала знакомая рукоять. Что удивительно, на ней даже оплетка не пострадала. Хотя – что говорить, такие вещи, как меч Виктора, имеют собственную силу, вполне способную противостоять чему угодно. Так, может, этот меч Савельева и вылечит?
Как говорится, надежда умирает последней, и она у меня появилась! Ведь из этого меча Японец извлек ками убитого средневекового воина и пересадил его мне, чем фактически спас жизнь. Вдруг сейчас то же самое и с Виктором получится?
Надо ли говорить, что, вытащив меч из-под трупа мутанта, я мчался обратно со всех ног? В том числе и потому, что Японцу, по ходу, становилось все хуже. Он уже на ногах плохо держался и был вынужден встать на колени, чтобы не упасть.
Я подбежал, протянул ему меч, но Савельев лишь покачал головой.
– Слушай меня внимательно и не перебивай, – проговорил он по-японски. – То, что ты сейчас должен будешь сделать, вызовет у тебя внутреннее неприятие. Но ты должен понять, что это единственный способ для меня не уйти навсегда в страну Токоё. Мой меч забирает ками тех, кого убивает. Однако это еще не все. Древние самураи знали больше нас о способе прямой передачи. Потому изобрели ритуал, после которого могли вернуться к жизни в новом теле, сохранив свой разум, навыки и воспоминания.
– Нет, – автоматически прошептал я на том же языке, сообразив, к чему клонит Виктор. Я хотел было продолжить, сказать, что всегда можно попробовать поискать иной выход, – но тут же осадил себя: в подобной ситуации любая сентиментальная хрень типа «нет, не надо, не делай этого» будет выглядеть тупо. Она в принципе всегда так выглядит, когда серьезный человек уже принял серьезное решение, а ты пытаешься его отговорить.
– Понимаю тебя, – кивнул Савельев – и скривился от боли. Я заметил, что жесткие волоски на его руке, неестественные что для человека, что для любого теплокровного животного, стали заметно длиннее. Наверняка сейчас в организме Виктора происходили и другие процессы, причиняющие ему невыносимые страдания.