Госпиталь брошенных детей - читать онлайн книгу. Автор: Стейси Холлс cтр.№ 14

После ужина Кезия велела мальчикам отправляться в постель, и они послушно ушли, оставив дверь приоткрытой, чтобы она могла слышать их. Мы помыли посуду, пока Уильям занимался своей скрипкой, а когда Кезия сняла фартук, мы расселись на двух удобных стульях перед очагом. Мне больше всего хотелось положить под голову подушку и закрыть глаза. Я не хотела возвращаться в Олд-Бейли-Корт без Клары и видеть ее пустую кровать.

– Ты должна вернуться в госпиталь, – сказала Кезия.

– Для чего? – спросила я. – Они лишь повторят то, что уже сказали. Готова поклясться, они считают меня лгуньей. Или, хуже того, сумасшедшей: какая мать может забыть, что она забрала собственного ребенка? Они отправят меня в Бедлам.

Пока Кезия рассказывала Уильяму о сегодняшних событиях, которые как будто произошли год назад, я наблюдала за пляшущими языками пламени, нечувствительными к порывам холодного ветра в каминной трубе. Уильям слушал и одновременно чистил скрипку кусочком ветоши, смоченным в терпентинном масле. После долгой паузы он сказал:

– Госпиталь для брошенных детей… Мне приходилось играть там.

Я резко выпрямилась.

– Вот как?

Он кивнул и сурово нахмурился, но не отрывал взгляда от скрипки. Заботливость, с которой он относился к этому инструменту, была не похожа на обычное мужское поведение.

– Несколько месяцев назад – кажется, в сентябре. Они проводили службу в часовне. Вы знаете, что Гендель сочинил специальное произведение для госпиталя?

– Кто это?

Теперь он недоуменно посмотрел на меня.

– Гендель, композитор. Он написал гимн «Мессия».

Я покачала головой.

– Как там он начинается? Благословенны внемлющие бедным и сирым…

Кезия перебила его:

– Если ты говоришь не о музыке, то о проповедях. Но мы говорим о другом.

Уильям не обратил внимания на ее слова.

– Это замечательное место. Детям, которые попадают туда, очень повезло. Ваша дочь будет в надежных руках.

– Но в том-то и дело, что ее там нет.

– Послушай, Уильям!

В комнате стало тихо, если не считать потрескивания дров в очаге.

– Знаете, – сказала я через несколько секунд. – Я могла выйти замуж несколько лет назад и завести двух или трех детей. Наверное, я ждала и надеялась вернуть ее, чтобы начать новую жизнь с кем-то еще. Но мне нужно было сказать им правду, потому что если бы я вышла замуж без их ведома, какой муж согласился бы взять ребенка из приюта? А теперь мне кажется, что я больше не увижу ее. Я так долго ждала, и все напрасно. Скоро я буду годна только для вдовцов.

– Еще есть время, – сказала Кезия. – Ты не старая дева, у тебя впереди еще годы и годы. Разве не так, Уильям?

Он пристроил скрипку под подбородком, положил ее на левое плечо и извлек протяжную, скорбную и красивую ноту. Потом он исполнил популярный свадебный марш, и мы улыбнулись.

Я знала, что могу обо всем рассказать Кезии, но в глубине души я задавалась вопросом, не думает ли она, что я уже никогда не верну мою дочь. Что я изменю свое мнение, найду подходящего мужа, рожу здорового ребенка, потом другого и позабуду о моем первенце. Что рано или поздно я приду к выводу, что Кларе лучше живется там, где она сейчас, в окружении слуг и сиделок, с выстиранным и отутюженным бельем, со сливовым пудингом и местом в церковном хоре. Вероятно, Кезия считала, что ей будет лучше держаться подальше от мерзлых лотков Биллингсгейта и от сырых стен Олд-Бейли-Корт. Но оставила бы она своих детей на воспитание в сиротском приюте, как бы удобно им там ни жилось? Я сильно сомневалась в этом.

Я на пять минут задержалась перед воротами, прежде чем объявить о своем приходе перед сторожкой привратника, хотя он и без того должен был видеть, как я расхаживаю взад-вперед, репетируя свои будущие слова. Я надела свой лучший наряд из трех: кремовое хлопчатобумажное платье с цветочным рисунком, которое Кезия отложила для меня несколько лет назад. Еще я постирала свой чепец и позаимствовала немного крахмала у Нэнси в обмен на иглу с ниткой. В половину четвертого я заперла на складе свое корытце для креветок и поспешила домой, чтобы опередить Эйба, переодеться и как можно скорее отправиться в госпиталь. Было так же холодно и темно, как ноябрьским вечером, когда я впервые отправилась туда: решительная и точно так же испуганная.

Привратник впустил меня, и я пошла по мостовой между корпусами. Лужайки по обе стороны были черными и пустыми; скорее всего, дети были в столовой или уже ложились спать. В Олд-Бейли-Корт дети ложились спать одновременно с родителями, но я полагала, что здесь они умываются и причесываются после ужина, выстраиваясь, как куколки, при свете свечей. В каменном коридоре было тихо, и я думала, не стоило ли мне громко хлопнуть дверью, чтобы известить о своем приходе. Я убрала волосы под чепец и немного подождала, но никто не вышел. Прошла минута, потом вторая и третья; каждая секунда была отмечена двумя ударами моего сердца. Я подошла к лестнице и остановилась у ее подножия. На первой лестничной площадке висел огромный портрет. У мужчины на нем были большие глаза, фуражка и черный сюртук, похожий на мундир. На его лбу был заметный шрам, а рядом сидела маленькая собака. Его лицо показалось мне таким бдительным и оживленным, что я бы не удивилась, если бы он сошел с картины и обратился ко мне.

– Я могу вам помочь?

Я невольно вздрогнула. Ко мне обращалась женщина, спускавшаяся по лестнице, крупная и похожая на свинью, в кружевном переднике и чепце. Ее лицо выражало неодобрение. Я опустила глаза и поняла, что пока стояла, оставила мокрые следы на безупречно-алой ковровой дорожке.

– Мы не берем младенцев прямо с улицы, – заявила она. – Вы должны обратиться надлежащим образом, но сейчас мы никого не принимаем.

– У меня нет младенца. То есть у меня есть дочь, но она не здесь.

Женщина ожидала продолжения; ее темные глаза смотрели пронзительно, и я почувствовала, как у меня запылали щеки.

– Могу я поговорить с управляющим?

– С управляющим? – Она сухо усмехнулась. – Не думаю, что он заинтересуется вами.

– Тогда с кем я могу поговорить?

– Вы говорите со мной, не так ли?

Я ощутила, как во мне поднимается гнев. Посмотрела на свои грязные ботинки и шаль, которая нуждалась в штопке. Здесь мое лучшее платье не имело никакого значения.

– Шесть лет назад я оставила свою дочь здесь на попечение, – ровным голосом сказала я. – А на следующий день ее забрала другая женщина, которая назвалась мной.

Женщина замерла и нахмурилась, отчего мелкие черты ее лица сошлись в кучку. Ее взгляд стал еще более пронзительным.