– Еще и премьеры не было, – пожаловалась она, – а нас уже распинают. – Она взяла в руки газету. Заголовок из двух слов гласил: «БЕЗВКУСНАЯ СТРАШИЛКА».
– Никогда не думал, что ты из тех, кто принимает такие вещи близко к сердцу, Делла, – заметил Спектор.
– Тебе легко говорить. Это ведь не ты у них под прицелом.
– Тебе стоит знать, – продолжал старик, – что это шоу построено на моих трюках и иллюзиях. Они для меня как дети. Я лелеял их много-много лет.
Делла грустно улыбнулась и сменила тему:
– Сколько тебе лет, Джозеф? Мне любопытно.
– О, не меньше пятисот. Я отчетливо помню испанскую Армаду. Она испортила мне десятый день рождения.
Делла вежливо рассмеялась:
– Фокусники. Вы просто не в состоянии дать прямой ответ, не так ли?
– Нет, конечно. Именно поэтому Тизел и нанял меня. Прямые ответы его не устраивают. Признаться, «Мисс Смерть» – это зловещая история. И поэтому она требует самого сложного антуража. Вот что делает ее идеальной для этого зала. Он недавно отремонтирован. Все это великолепное пространство, которое нужно заполнить. Если Бенджамин не сможет собрать полный зал на такое шоу, никто не сможет.
– Старый добрый Бенджамин Тизел, – произнесла Делла с плохо скрываемым ядом в голосе. – Зачем он вообще послал тебя сюда? Я думала, ты жизненно необходим для прогона. Для управления всеми этими монстрами, выскакивающими из-под половиц.
– Может быть, два месяца назад я и был жизненно необходим. Но в последние дни я, так сказать, понял, что я лишний.
– Наверное, странно видеть, как другие люди выполняют твои трюки.
– Сюрреалистично – наверное, более подходящее слово. Но все равно испытываю огромное удовольствие. В конце концов, они делают отличные фокусы. А это уже кое-что, не так ли?
Делла сделала глоток из фляжки:
– Хочешь?
Спектор взял у нее флягу:
– Что в ней?
Она пожала плечами:
– Вообще-то, я стараюсь не думать об этом.
Через некоторое время любопытство Спектора взяло верх:
– Почему бы и нет? – Он сделал маленький глоток. Алкоголь обжег ему заднюю стенку горла и прочертил огненную дорожку по пищеводу. Он издал сухое, гулкое покашливание. – Ядреная штука, – сказал он.
Делла рассмеялась:
– Да, Джозеф. Не рассказывай об этом остальным, ладно? О выпивке, я имею в виду. Я просто нервничаю перед премьерой. Я перестану, как только мы войдем в рабочий ритм.
Спектор улыбнулся, но ничего не ответил. Он быстро попрощался и ускользнул, оставив театр позади. До премьеры осталось недолго, всего несколько часов, и они прекрасно справятся и без него. Он бросил последний взгляд на рекламный щит над входом в театр (ДЕЛЛА КУКСОН В СПЕКТАКЛЕ «МИСС СМЕРТЬ»), прежде чем исчезнуть в тумане бродячих душ на Стрэнде. Просто еще одно серое пятнышко с воротником, поднятым против злющего осеннего воздуха, бредущее в сторону Сент-Мартин-ин-те-Филдс.
С хищной улыбкой Люси Леви закрыла дверь черного хода.
Глава II. Мисс смерть
Небо за окном дома в Доллис-Хилл приобрело чудовищный фиолетовый оттенок. Ранний вечер нависал над Лондоном. Доктор Ансельм Рис сидел за своим столом и делал заметки, а пациент А лежал на кожаном диване в дальнем конце комнаты, устремив взгляд в потолок с лепниной. Он рассказывал историю:
– И я не могу пошевелиться, лежу бездыханный и парализованный, как вдруг из темноты на меня смотрит пара глаз. Я озираюсь по сторонам, пытаясь разглядеть, кто там, как вдруг дверь распахивается и эта темная фигура проскальзывает в комнату и встает там, у изножья моей кровати.
– Фигура кого? – Доктор Рис говорил с легким акцентом.
– Отца. – Рис кивнул: все было так, как он и ожидал. – Но он выглядел иначе, каким-то другим. Словно призрак.
– Ваш отец – я имею в виду вашего настоящего отца – он жив?
– Да. Я не видел его и не разговаривал с ним несколько месяцев, но он жив и здоров, все в порядке.
– У вас нет никаких страхов или тревог относительно его здоровья?
– Ничего такого. Но во сне он стоит у изножья моей кровати и смотрит на меня немигающими глазами. На нем что-то вроде халата, что-то, похожее на монашескую рясу. Я чувствую себя так, словно лежу на жертвенном алтаре, как будто меня собираются принести в жертву какому-то языческому богу.
– А потом?
– А потом он поднимает руки и разрывает халат, обнажая голую грудь. И я… – Пациент А сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями. Это была очень трудная для него история: – И я впервые вижу, что с ним произошло.
Доктор Рис выжидающе смотрел на пациента, занеся ручку над страницей. Молодой человек продолжил:
– Его грудная клетка стала… ртом. Грудь у него открывается, как пара челюстей, и я вижу ряд сверкающих, острых, как бритва, зубов. А в глубине груди, там, где должно быть сердце, я вижу… язык.
Пациент А прекратил свой монолог, и на его глаза навернулись слезы.
– Это конец сна? – спросил Рис.
– Нет. Нет, это не конец. Но не думаю, что смогу рассказывать дальше.
– Понимаю. Давайте на этом закончим сеанс. Но у меня есть несколько теорий о символической природе этого сна.
– Отец!
Пациент А вскочил на ноги.
– Кто это? – вскрикнул он. – Кто это зовет?
– Это всего лишь моя дочь, Лидия, – пояснил доктор Рис. – Она наверху. – Он подошел к двери и распахнул ее, а затем крикнул в коридор: – Что случилось, Лидия?
– Маркус приехал, – прозвучало в ответ. – Его машина только что завернула за угол.
– Ах, – вздохнул доктор, повернувшись к пациенту. – Тогда, пожалуйста, позвоните мне завтра, и мы продолжим беседу. А пока я выпишу вам еще один рецепт на «Веронал».
– Я не знаком с вашей дочерью, – рассеянно проговорил пациент А.
– Да. В настоящее время она не принимает пациентов. Но у нее потрясающее психиатрическое чутье, и она работает над серией статей для New Statesman, – сказал Рис, наклоняясь над столом и небрежно записывая рецепт в блокноте. Он оторвал лист и протянул его молодому человеку.
– Если вас не затруднит, – предложил пациент А, – я выйду через французское окно.
– Конечно. Как я понимаю, вы хотите, чтобы наши встречи были конфиденциальными. Сейчас, позвольте мне, – и с этими словами пожилой доктор подошел к французскому окну и достал ключ из домашней куртки. Он открыл окно и выпустил своего пациента в сад, где в это время года были пустые клумбы с засохшей землей, огороженные серым камнем.
Пациент А был не так молод, как выглядел. В его бледных глазах чувствовалась какая-то усталость от мира. Он был чисто выбрит и небрежно одет: плохо сидящий твидовый костюм, который обтягивал живот. По профессии он был музыкантом, одним из лучших скрипачей филармонии. А по-настоящему его звали (ибо в конце концов его придется упомянуть) Флойд Стенхаус. Флойд забрал свои тревожные сны и рецепт с собой и, пройдя через сад и заднюю калитку, скрылся.