– И где он сейчас, позвольте спросить?
– В саду. Но скоро вернется.
– Понятно. А пока у меня есть еще один вопрос.
– Конечно, какой?
– Вы знаете, где был ваш муж вчера вечером?
Улыбка на ее лице растягивалась, пока не превратилась в маску:
– На встрече со своим издателем. Но, конечно, вы не имеете в виду, что подозреваете моего мужа в причастности к смерти доктора? – Поймав взгляд Флинта, она пояснила: – Мы с мужем прочли новость в утренних газетах.
– Мы обязаны провести расследование по всем направлениям, мадам, – произнес Флинт с привычной для него напыщенностью. – И кто же этот издатель?
– Твиди его фамилия. Мне он никогда не нравился. Довольно вульгарен, как обычно бывает с этими нуворишами.
В этот момент, к всеобщему облегчению, в комнату вошел Клод Уивер. В отличие от Флойда Стенхауса он был более спокоен и сдержан. Пиджака на нем не было, а изо рта свисала сигарета. Он был лысоват и костляв, но лицо было не лишено некоторой румяной привлекательности. Он не выглядел испуганным присутствием двух незнакомцев.
– О, – произнес он.
Знакомство состоялось, и писатель быстро вник в ситуацию. Он сидел рядом с женой, медленно кивал и стряхивал пепел с сигареты в пустую чашку.
– Ваша жена сообщила нам, что вчера вечером вы были на встрече с издателем, – подсказал Флинт.
– Верно. С Твиди.
– Понятно. – Флинт сделал пометки в своем блокноте. – И вы уже некоторое время посещали сеансы психотерапии доктора Риса?
Уивер прочистил горло и впервые напрягся:
– Ну, да. Но это не то, что мне хотелось бы обсуждать.
– Я могу гарантировать вам абсолютную конфиденциальность. Наша единственная задача – поймать убийцу доктора. Во время ваших бесед с доктором вы узнавали какие-либо подробности его личной жизни?
– Никаких. Он был профессионалом. Занимался только делом.
– Я знаю, что это маловероятно, но не говорил ли он вам когда-либо что-нибудь вроде того, что он опасается за свою жизнь или что у него есть враги?
– Разве это возможно? Он едва ступил на английскую почву. Я рискну предположить, что единственными людьми, с которыми он сталкивался, были его пациенты и члены его семьи.
– Вы когда-нибудь встречали его дочь?
– Да. Однажды столкнулся с ней в коридоре. Она очаровательная молодая женщина, – сказал он, решительно отводя взгляд от жены, а затем добавил: – Хотя и немного взбалмошная.
– Она показалась вам человеком, способным на насилие?
– Послушайте, – заговорил Уивер, наклоняясь вперед и опираясь локтями на колени, – если я что-то и понял из сеансов с бедным доктором Рисом, так это то, что кто угодно способен на что угодно.
В этот момент вмешалась миссис Уивер:
– Моему мужу в последнее время приходится непросто. Его психическое здоровье не на высоте.
Уивер прочистил горло:
– Жена считает необходимым защищать меня. Но правда в том, что я смирился со своими ограничениями. Я человек, склонный к одиночеству. Это может создавать трудности на таком карьерном пути, как мой. Но с другой стороны, это может и давать большие преимущества. Доктор Рис показал мне, что я могу достичь приемлемого компромисса с самим собой.
– Но речь не только о мизантропии, – вклинилась миссис Уивер. – Скажи им, Клод.
Уивер вздохнул. Минуту он сидел, собираясь с мыслями:
– Вы когда-нибудь слышали о «диссоциативной фуге»?
Флинт медленно покачал головой. Спектор уточнил:
– Вы имеете в виду провалы в памяти?
– Именно. – Он взял себя в руки и продолжил: – Это то, что я испытываю в течение последнего года. И нет нужды говорить, что это очень тревожит.
– Хотя это не редкость, – заметил Спектор, – особенно среди писателей. Без сомнения, вы помните миссис Кристи, которая исчезла на одиннадцать дней и вернулась без памяти? Это было, кажется, в 1926 году. Примерно в то время, когда она опубликовала «Убийство Роджера Акройда». Ходили предположения, что это рекламный трюк для продвижения книги.
– Акройд? – переспросил Флинт. – Да, я читал эту книгу. Подумал, что это полное надувательство.
– Правда? – рассеянно промолвил Спектор. – А я склонен считать ее шедевром.
– Мы знакомы с миссис Кристи, – заговорила Розмари. – Они с моим мужем занимают довольно высокое положение в Детективном клубе.
– Как проявляется эта ваша фуга? – спросил Спектор, наклонившись вперед и как будто впервые заинтересовавшись разговором.
– Это началось в январе прошлого года, – объяснил Уивер. – Я оказался в Бермондси, не понимая, как я туда попал. Я должен был встретиться с Твиди, но, очевидно, так и не доехал до него. Когда я пришел в себя, то обнаружил в кармане билет на поезд, а также спичечный коробок из «Робинсона». Ну, знаете, мужской клуб. Естественно, я был обеспокоен этим и попытался проследить свои перемещения. Но мне это не удалось. Я не смог найти никого, кто бы меня встречал или разговаривал со мной. Эти несколько часов потерялись. Просто исчезли.
– И такое повторялось?
– Несколько раз. Это всегда было совершенно безобидно. Скорее, как если бы я выпил и проснулся на следующее утро с раскалывающейся от боли головой. Но я не пью. Так что эти состояния фуги нанесли большой ущерб моему душевному спокойствию. Не говоря уже о беспокойстве, которое они причиняли моей жене. Я не мог писать. Не мог думать. Не мог далеко уехать или что-то планировать из страха снова забыть, что я делал.
Флинт прочистил горло:
– Для полной ясности, сэр, вы знаете, где находились, когда был убит доктор, я полагаю?
Уивер вернулся к легкому и шутливому тону, которое было для него самым обычным:
– Думаю, это я могу гарантировать, инспектор. Моя добросовестность исключительна. Но вы же в любом случае все проверите.
Флинт осторожно улыбнулся ему в ответ:
– Можете не сомневаться, сэр.
Глава IX. История болезни
– Все это так запутанно, – покачал головой Флинт, когда они выходили из дома Уиверов, – что я почти склонен поверить в версию о самоубийстве.
Джозеф Спектор откровенно рассмеялся:
– Ах да, версия о самоубийстве. Это, конечно, теория с фантазией, надо отдать ей должное. Но не очень практичная. Вы заметили, что Лидия не смогла объяснить исчезновение орудия убийства? Или то, как мужчина-«посетитель», очевидно, вышел из дома и не вернулся? Если посетителем был сам Риис, то как он вернулся в комнату? Он не мог сделать это через французское окно; ливень был еще в разгаре, и он оставил бы следы на грязи.