– Куда запропастился Робер? Мы что, так и будем сидеть и ждать, как идиоты?
– А что ты предлагаешь? – отозвалась Монетт.
На пляж опустилась ночь. Они допили вино, и Анри пошел к холодильнику за пивом. У них осталось только несколько сигарет, и они курили их, передавая друг другу, словно косячки, которые пускают по кругу. Они молчали. Каждый погрузился в себя. Им казалось, что перед лицом неизвестности смешно говорить ни о чем или строить заведомо ошибочные предположения. Они пытались представить себе, что их ждет. Последствия произошедшего. Втайне все они прикидывали, что могут потерять, а в чем, напротив, выиграть. Что будет с их карьерой, с их стремлениями, с их благополучием? Это покушение – хорошая новость для них или плохая? Они не понимали, радоваться им или тревожиться. Но всем было страшно.
Луна, круглая и раскаленная, как кончик сигары, отражалась в лужах, которые океан, отступая, оставил на песке. С террасы пляж выглядел как вспаханное поле, а неясные контуры вдали напоминали Аише впряженных в телегу животных. Незадолго до полуночи пришел Робер. По радио выступил генерал Уфкир. Государственный переворот провалился, король жив. Преданные монархии части, развернутые на улицах столицы, заняли радиовещательную станцию и Министерство внутренних дел. Слухи распространялись по Рабату словно огненный смерч. Они перелетали от дома к дому, подпитываясь рассказами выживших очевидцев и ложью тех, кто им завидовал, оттого что сам ничего не видел. Уже шепотом произносили имена заговорщиков: генерал Медбух, полковник Шелуати и Абабу, начальник военной школы Ахермуму, кадеты которой и совершили военный переворот. Хотя Робер весь вечер провел у телефона, он не сумел дать внятные ответы Анри и остальным, которые бомбардировали его вопросами:
– Каковы были мотивы путчистов?
– Пока рано говорить об этом.
– Сколько убитых?
– Несколько десятков, а может, и больше. Кто-то рассказал мне, что мертвецы плавали в дворцовом бассейне. Мятежники высекли одного из генералов и загнали короля в туалет.
– Пойду спать, – заявил Анри, и Монетт следом за ним вошла в дом.
Аиша и Мехди остались на террасе одни.
– Я собиралась завершить интернатуру здесь, в Рабате. Наверное, это не самая удачная идея.
– Ты собиралась оставить своего Давида?
– Он не мой Давид.
– Какая разница?
Она встала. Собрала стоявшие на столе стаканы и переполненную пепельницу.
– Полагаю, ты останешься здесь ночевать.
– Разве у меня есть выбор?
– Пойдем в дом. Холодно.
Когда около часа ночи по радио выступал король, они лежали, прижавшись друг к другу, на отсыревшем диване. Она повернулась к нему спиной. Кажется, она спала. Мехди подумал, что ему не удастся заснуть. Он так ее хотел, что едва сдерживался, чтобы не покрыть ее поцелуями, довести ласками до полного изнеможения и добиться своего. Его мучила жажда, изо рта пахло вином и табаком. Он не мог целовать ее такими губами. Нужно будет в одних трусах пойти в дом, где стоял холод. Выпить стакан воды, вернуться и припасть к ней. Сначала покрыть поцелуями спину, потом впадинку на талии. Пройтись языком по животу. Нежно ее разбудить.
В этот самый момент король говорил. Король не умер. На следующий день он будет рассказывать по телевидению о нападении солдат, которые стреляли в гостей и хотели прикончить его, своего отца, своего защитника и руководителя. Он поведает зачарованным слушателям, как взглянул прямо в глаза одному из юных нападавших и тот опустил оружие. Они вместе помолились, и король ушел оттуда живой и невредимый, и трон его устоял.
Мехди решил не вставать. Он пошевелил языком, проглотил слюну. Положил руку на грудь Аиши. Через тонкую ткань ночной рубашки ощутил ее округлость, ее миниатюрность. Зарылся лицом в волосы этой женщины, которая к нему вернулась. Она пахла соленым ветром. Ей было холодно, она спала, подтянув колени к груди. Сложив руки, словно о чем-то умоляя. Как она может спать? Разве она не чувствует, как он возбужден, ведь он прижался к ней. Его член пульсировал. Это было не мучительное, а скорее навязчивое ощущение. Как раздражение, нарастающее возмущение, которое становилось почти нестерпимым от малейшего прикосновения к простыням. Крик, готовый вырваться из груди, удушье погребенного заживо.
На улицах Рабата швыряли в грузовики бунтовщиков. Кадетов девятнадцати-двадцати лет, бритых наголо, досиня, с усталыми, помертвевшими от безысходности лицами. Их запястья и лодыжки были связаны кожаными ремнями. Король не умер. На следующий день он скажет: «Я еще более король, чем вчера».
Аиша шевельнулась. Повернулась к Мехди и обвила его ногой. Он почувствовал нежность и тепло ее бедер. Она лежала с закрытыми глазами. И была не против, чтобы ночь продолжалась. Она льнула к нему, и Мехди поцеловал ее так, как не целовал ни одну женщину. Нежно укусил уголок ее губ, покрыл поцелуями щеки, шею. Она его не оттолкнула. Мехди любил, и его любовь жила в каком-то таинственном, более широком пространстве, чем сердце. Он подумал: «Сегодня я должен был умереть дважды».
Журналисты в Рабате отправляли тексты в свои редакции. «Потрясающе! – написал один французский репортер. – Шекспировская трагедия». «Предупреждение для монархии», – прокомментировал другой.
Запомните, так будет с каждым.
Приговоренных казнят прилюдно, на Гревской площади, в окружении толпы. Какой смысл рубить головы или расстреливать, если народ этого не видит? Если мужчины потом не бегут домой, от страха держась за живот, не блюют в ванной и не клянутся себе, что всегда, при любых обстоятельствах будут на стороне закона? Для чего приговаривать кого-то к смерти, если не для наглядного урока? В день казни взглянуть на это зрелище приводят детей. Отцы поднимают их на плечи, чтобы они хорошо рассмотрели эшафот. Отцы приказывают детям не закрывать глаза и не опускать голову, когда палач подойдет к осужденному: «Смотри, что бывает с негодяями, бандитами, скверными людьми. Смотри, что бывает с теми, кто осмеливается бросить вызов власти. Открой глаза пошире и смотри». Отцы говорят сыновьям: «Нужно быть мужчиной, чтобы смотреть на это и не плакать при виде крови».
Десятки лет спустя дети будут вспоминать выстрелы и изображать этот звук губами. Толпа будет вопить, заглушая всхлипы приговоренного, которому осталось жить всего несколько секунд. И не важно, что преступник раскаивается, что он плачет, что ему страшно, он молится и мочится под себя. Это зрелище для всей семьи. Такое же, как другие. Самый грандиозный, самый впечатляющий спектакль из тех, что оставляют отпечаток в глубине зрачка, а потом всю жизнь живут внутри вас и мешают спать по ночам.
В 1962 году в кафе Рабата и Касабланки привезли телевизоры. «Бесплатно, это подарок короля!» – объясняли чиновники. Они настаивали на том, чтобы хозяева кафе включали телевизор как можно чаще, чтобы добропорядочные подданные голосовали за новую конституцию. Поначалу люди с опаской взирали на дьявольский ящик, а самые старшие отказывались даже смотреть в его сторону. Потом все привыкли, и телевизоры появились и в гостиных у буржуа, и в квартирах чиновников. Домохозяйки на весь день включали телевизор и перед экраном чистили морковку и ощипывали курицу. И плакали уже не от лука, а от сочувствия к страданиям молодой египтянки, которую бросил возлюбленный. Поговаривали, будто король лично составляет программы. Иногда он звонил в офис государственного телеканала и приказывал остановить трансляцию кинофильма, который казался ему неинтересным. Недостаточно занимательный, слишком длинный или скучный фильм прерывался, не дойдя до финала. И на следующий день люди на рынке заключали пари. Встретятся ли герои в конце концов? Разрешит ли отец выйти замуж той красивой молодой девушке с длинными темными волосами? За закрытыми дверями гостиных некоторые выражали неудовольствие: не у всех вкусы совпадали с предпочтениями Его Величества.