Смотрите, как мы танцуем - читать онлайн книгу. Автор: Лейла Слимани cтр.№ 40

В этой нищей стране несколько хрустящих бумажек решали все. И врач подтвердил, что никаких раненых не видел. А могильщик охотно забыл, что копал могилы для убитых детей. Сам Омар никогда не брал денег. Хотя ему предлагали сотни раз. Однако он нередко видел, как его коллеги кладут в карман пачки денег в плотных коричневых конвертах. Как они богатеют и поднимаются по карьерной лестнице. Потом женятся на состоятельных девушках из хороших семей, и отцы невест радуются, что будущий зять служит в полиции. Но Омар ничего не брал. У него в собственности имелись только скромная квартира в Касабланке и автомобиль – красивый «шевроле», купленный на долю наследства, выплаченную ему Амином. Как ни странно, неподкупность ему только вредила. Начальники считали его высокомерным пуританином и злились на него за то, что он с такой надменностью подчеркивает свой строгий образ жизни. Они все меньше и меньше доверяли этому человеку, который так и не женился, не имел детей, даже не заводил никаких интрижек. У него словно не было никакой другой жизни, кроме как в стенах комиссариата. Как можно доверять такому типу – человеку без греха? Омар знал, о чем шушукаются у него за спиной. Его работа заключалась в том, чтобы следить за другими, и он гадал, кому поручено присматривать за ним.

– Едем в комиссариат, шеф? – вывел его из задумчивости Браим, который остановился на перекрестке и ждал дальнейших указаний.

– Вы выйдете здесь, – приказал Омар двум полицейским, сидевшим сзади. Те едва сдержали злость: им не хотелось топать под дождем и ловить такси. – А теперь в путь, Браим. Едем к ней.

Раньше Омар мог не спать несколько ночей подряд. Он дежурил в подвалах комиссариата. Вызывал задержанных, терявших рассудок от недосыпания и побоев. Задавал вопросы. Всегда одни и те же вопросы, по-арабски и по-французски. Ровным тоном, мягким спокойным голосом, который приводил узников в замешательство. Но в тот вечер у него не хватило мужества. Он чувствовал, что на него навалилась усталость, что ему противны тупость и убожество его коллег. Ему показалось, что он никогда не завершит свою миссию, что ему придется бесконечно затыкать рты и закапывать в землю слишком болтливых. Он устал наказывать, устал бить. Он размяк и с некоторого времени позволял заключенным говорить, а сам чуть более внимательно слушал то, что они хотели сказать. Особенно сильное впечатление произвел на него один молодой человек. Парень лет двадцати пяти, образованный и смелый, печатавший у себя в квартире, в ванной комнате, коммунистический журнал. Люди Омара схватили его средь бела дня и притащили со связанными руками в секретную тюрьму. Таких в стране было несколько десятков. Заброшенные зоны и дворцы. Городские дома и грязные подвалы. Места, никому не известные, с такими толстыми стенами, чтобы даже поблизости не были слышны крики истязаемых. А вот Омар слышал все. По мере того как его зрение портилось, у него развился тонкий слух, способный улавливать малейший скрип, самый тихий шепот. Даже на расстоянии он мог разобрать, о чем разговаривают люди на террасах кафе или на задних сиденьях маршрутных такси. У него повсюду имелись информаторы. Сторожа в деревянных будках, делавшие вид, будто дремлют. Прислуга, рывшаяся в ящиках, когда хозяева отсутствовали. Торговцы арахисом, чистильщики обуви, продавцы газет – все обязаны были представлять ему отчеты.

Но тот парень, молодой коммунист, был другим. Он с исключительной стойкостью переносил длительные пытки, коим его подвергали. Лицо его опухло от побоев, а исхлестанные плетью ступни и руки кровоточили, однако он упорно доказывал Омару, что Марокко на пути к разорению:

– Они используют тебя на грязной работе, разве ты не понимаешь? Живут в больших домах, пьют виски, купаются в бассейнах и играют в гольф на полях с сочной блестящей травой, а наши дети тем временем гибнут от голода и жажды. Скажи мне: откуда у них вся эта вода? И ради этого твое поколение боролось с французами? Поверь, нынешние буржуа ничем не лучше их. Это продажные твари, неоколониалисты, которые обращаются с народом так же, как европейцы обращались с коренным населением. Очнись!

Дождь все лил и лил. Браим быстро гнал машину, они выехали из города и повернули на прибрежное шоссе, ведущее к Рабату. Не прошло и часа, как они очутились на окраине столицы. Вплотную к дороге стояла стена. «Стена позора», как называли ее левые активисты, профсоюзные деятели, противники власти. На заседаниях ячеек, в спрятанных под пальто листовках они упоминали эту стену как свидетельство упадка страны. Месяцем ранее Омар получил информацию, что кое-кто нелегально ведет съемки у трущоб Якуб-аль-Мансура.

– Сначала я не понял, – объяснял осведомитель, местный житель, снабжавший информацией полицейских и за это получавший в конце месяца приятную сумму. – Машина была припаркована за пределами квартала, у самой стены. В машине сидели трое. Два марокканца и один европеец. Европеец сидел сзади. Он и снимал.

Осведомитель постарался на славу. Записал марку и номер автомобиля, подробно рассказал, как выглядели водитель и его товарищ. Омару понадобилось меньше суток, чтобы выяснить, что «рено» принадлежал коммунисту, у которого французский журналист брал интервью. Они попытались зайти в трущобы и расспросить их обитателей, но те испугались и попрятались. Тогда они ограничились тем, что сняли на пленку стену. Журналиста выдворили из страны, пленку уничтожили, а оппозиционер исчез. Таким образом, никто этого фильма не увидел.

Стена тянулась вдоль прибрежного шоссе, на значительном участке дороги между Рабатом и Касабланкой, и была достаточно высока, чтобы скрыть от глаз автомобилистов внутреннюю жизнь трущоб. Омар лично осуществлял надзор за работами. Он заставил жителей самих строить эту стену. Он объяснил им, что речь идет о безопасности детей: а вдруг им вздумается перебежать через трассу и они попадут под колеса скоростного автомобиля, принадлежащего какому-нибудь богатею? В таком случае им уже ничем нельзя будет помочь. Абсолютно ничем. Это для их же блага и для блага их жен, которые, как и все женщины, страдают излишним любопытством и любят перекинуться взглядом с проходящими мимо красивыми парнями. Эта стена, говорил он, нужна для того, чтобы вам не было стыдно за свое убогое житье, за обшитые жестью домишки, за грязные улочки и застиранное белье, висящее на веревках. Вы хотите, спрашивал Омар, чтобы все видели, как на ветру развеваются трусы ваших жен и поношенные рубашонки детей?

Прижавшись лбом к стеклу, Омар вспоминал чистый голос молодого коммуниста. Однажды ночью задержанный рассказал ему историю о русской царице, взор который не хотели омрачать картинами нищеты и разорения в деревнях. И пока она в окружении подданных путешествовала по разным уголкам своей необъятной империи, ей и в голову не приходило, что очаровательные деревушки, которыми она любовалась, были всего-навсего расписанными листами картона. Браим поставил машину на авеню Темара, в нескольких метрах от православной церкви. Уже брезжил рассвет, озаряя колокольню с куполом и золоченый крест над ней. На тротуаре стояли лужи, мужчины с молельными ковриками под мышкой шагали, опустив голову: они торопились в ближайшую мечеть. На ступенях перед входом в дом сидел сторож. Худой мужчина без возраста, никогда не брившийся, куривший пахнущие хлоркой сигареты. Он носил засаленную вязаную шапочку и коричневый свитер, подаренный одной из состоятельных жительниц дома. Он сделал жене шестерых детей, и они все вместе ютились в одной комнате на первом этаже. Поэтому он часто сидел на лестнице и курил сигареты, оставлявшие на языке сероватый налет. Иногда он подметал метлой ступени или тер перила замусоленной тряпкой. Заметив машину Омара, он поспешил ему навстречу: