– Под газетой.
– «Поэты Возрождения»?
– Точно. Так вот, старче хочет, чтобы вы открыли наугад страницу и начали читать.
Мирослава послушно открыла книгу.
– Ян Кохановский. Трены:
Господи! Мы непослушные дети,
Утешаясь на свете
Радостями земными,
Забываем помянуть твоё имя.
Мирослава, недолго думая, закрыла книгу и открыла её в другом месте.
Морис грустно улыбнулся.
А она уже читала:
– Гарсиласо де ла Вега. Сонет:
Да, мягче воска я по вашей воле.
Да, ваши очи – солнца жаркий свет,
Они ещё не подожгли весь свет —
По недоразумению, не боле…
Больше она не пыталась закрыть книгу и открыть её на новом авторе. Видимо. Гарсиласо де ла Вега пришёлся ей по вкусу.
Из духовки потянуло восхитительным ароматом запекаемой рыбы. Кот и хозяйка облизнулись одновременно. Морис напомнил:
– А кто-то не хотел чистить лук.
– Понятия не имею кто, – отозвалась Мирослава и захлопнула книгу. Кивнув на духовку, она спросила: – Как долго будет готовиться эта вкуснятина?
– Минут тридцать пять – сорок, – флегматично ответил он.
– Прекрасно. Тогда садись и рассказывай мне о своих подвигах.
– Может быть, после ужина? – спросил он.
– Нет! Сейчас, немедленно.
– Хорошо, хорошо, – поднял он руки вверх в знак того, что уступает её напору. – Я так же, как оперативники, говорил со всеми окрестными бездомными.
– Премилые люди, – улыбнулась Мирослава.
– Дело с ними иметь можно, если найти правильный подход, – невозмутимо отозвался он. – Только, к сожалению, они не смогли мне сообщить ничего полезного. Один из них, правда, проговорился, что несколько дней назад неожиданно пропал некий Миха. Я сразу же уцепился за эту информацию и стал расспрашивать, кто он. Но они понятия не имели о его прошлом и откуда он пришёл пару лет назад. Однако все сошлись на том, что уходить он никуда не собирался, и утверждали, что его исчезновение выглядит подозрительно. Он мог бы, конечно, отравиться палёной водкой и отдать богу душу в каком-нибудь подвале, но дело в том, что Миха завязал. Я спросил когда. Этого они тоже не знали, но уверяли, что он ни разу с ними не пил и пьяным его никто не видел. Выделив им некую сумму в благодарность пусть и за скудную, но всё-таки информацию, я отправился на поиски тех, кто мог знать Миху. Про себя я уже решил, что если Миха – это кличка, то произошла она либо от имени Михаил, либо от фамилии Михайлов. И тут Фортуна повернулась ко мне лицом, я встретил дворника, и не успел я закончить свой рассказ о потерянном Михе, как он сообщил мне, что бездомный попал под экскаватор и его увезли в больницу. В какую именно, он мне сказать не смог. Пришлось обзванивать больницы на предмет попадания к ним покалеченного экскаватором бедолаги. Я прозвонил почти час, прежде чем мне повезло. В одной из больниц обнаружился человек, попавший под ковш экскаватора. Я сразу же поехал туда. Выяснилось, что бездомный оказался дважды Михой.
– То есть? – удивилась Мирослава.
– Проще пареной репы, как говорят русские. Он Михаил Иванович Мишанин.
– Действительно, дважды Миха, – согласилась Мирослава. – И как же тебя пустили к нему?
– Обаял медсестру, – небрежно пожал плечами Морис.
– И доплачивать не пришлось? – подмигнула ему Мирослава.
– Представьте себе, нет.
– Верю. Я бы сама даже доплатила, чтобы познакомиться с таким парнем, – сыронизировала она.
– На словах, – не остался он в долгу, – а на деле?
– Ладно, замнём для ясности. Прошёл ты к Михе, а дальше?
– Справился о его здоровье, посочувствовал ему, спросил….
– Как же его угораздило попасть под экскаватор, – вклинилась Мирослава.
– Что-то в этом роде. Потом перешёл к ключам. Сказал, что их потерял мой знакомый и готов выложить за них кругленькую сумму. Миху это сообщение обрадовало, и он тут же согласился обменять ключи на деньги. Но меня к этому времени уже озарило, что полученные таким образом ключи потеряют свой вес как улика. И я позвонил вам. Потом приехал Наполеонов.
– Он не перепугал Миху?
– Нет. Шура сюсюкал с ним, как добрая нянюшка с дитятей. Я же, в свою очередь, провёл с Михой подготовительную работу, ввёл в курс дела и объяснил, что он должен делать. Сначала он, конечно, испугался, что приедет следователь. Но я уверил его, что не так страшен чёрт, как его малюют.
– Хорошие же ты нашёл слова для характеристики Шуры, – усмехнулась Мирослава.
– Речь не о Шуре, – возразил Морис, – а о страхе, который испытывает определённый тип людей перед полицией.
– Допустим, – не стала спорить она. – Деньги ты Михе отдал?
– Заранее. Мне его жаль, – взгрустнул Морис.
– Всем людям, ведущим подобный образ жизни, мы помочь не можем.
– Согласен. Но Михе я хочу попробовать помочь. Представляете, его из дома выгнал собственный сын после смерти матери.
– За что?
– Сказал, что запил сильно. Но на самом деле мне кажется, что выставить отца из дома заставила сына его жена.
– То есть сноха Михи.
– Выходит, что так.
– Делай, что считаешь нужным, я мешать тебе не стану.
– Пристрою его куда-нибудь на работу, где есть общежитие.
– Попробуй. Говоришь, что Шура изъял ключи по всем правилам?
– Да, протокол, понятые. Но только я думаю, что ключи так захватаны, что обнаружить на них какие-либо следы весьма проблематично.
– Об этом пусть голова болит у экспертов.
– Пусть, – согласился Морис. – После больницы я поехал во двор, в котором жила Гулькова, и стал задавать вопросы всем встречным-поперечным о женщине со шпицем. Первым мне рассказал о ней паренёк. Он гулял за домом с весёлым рыжим спаниелем. Парень сказал, что женщина молодая и миловидная, но необщительная.
– То есть?
– Не разрешила своему шпицу играть со спаниелем и не стала отвечать на вопрос, к кому она пришла.
– Любознательный паренёк, – похвалила Мирослава.
– Но дело до конца не довёл, – улыбнулся Морис, – не выяснил, к кому и зачем. Поэтому я решил найти более бдительный и дотошный источник информации.
– И нашёл?
– Конечно! Пожилые соседи обоего пола, оккупировавшие две скамейки в центре двора, сообщили мне, что они частенько видели молодую красивую женщину с белым шпицем в своём дворе. Было незаметно, чтобы она таилась от посторонних глаз. Соседи даже прозвали её дамой с собачкой. Но никто не видел, чтобы эта женщина разговаривала с Гульковой. Она даже не приближалась к подъезду, в котором та жила.