– Ты у нас за Гарольда сегодня?
– Не переживай, вдохновение вернется, – заверила ее Джек, макая в кофе буранское печенье. – Просто нужно набраться терпения.
Фрэнки стиснула зубы.
– Все вы так говорите, а потом начинаете спрашивать, долго ли еще терпеть.
– Это потому что мы тебя любим и волнуемся, – поморщившись, отозвалась Джек.
– Даже Гарольд?
– Вы с ним сто лет вместе. Я уверена, он хочет одного: чтобы ты как следует отдохнула, ни о чем не переживала и с новыми силами вернулась к работе.
В глубине души Фрэнки знала, что так и есть.
– Мог бы тогда хоть ненадолго оставить меня в покое. Почему бы всем не оставить меня в покое?
Джек не ответила, и стороннему наблюдателю могло бы показаться, что она всего лишь задумалась, взвешивая слова подруги, но Фрэнки знала ее слишком давно, чтобы в это поверить.
– Ну что еще? – огрызнулась она.
– Начинаю думать, что это было ошибкой. – Хмурясь, Джек поставила чашку на стол и отложила печенье.
– Что было ошибкой? – спросила Фрэнки, заранее догадываясь, какой ее ждет ответ.
– Да все это. Ты в палаццо, совсем одна. Надо было тебя уговорить остаться в Лондоне или отправить куда-нибудь к людям, за тобой ведь глаз да глаз, стоит отвернуться – а ты уже заблудилась в неведомых закоулках своего разума.
Фрэнки с облегчением заметила, что, хотя лицо Джек не просветлело, уголки ее губ слегка приподнялись.
– Пожалуй, ты права, одиночество мне не на пользу.
Это была всего лишь шутка, она надеялась развеселить подругу – ждала, что та сперва улыбнется, по своему обыкновению склонив голову набок, а затем рассмеется густым гортанным смехом, который всегда напоминал Фрэнки о прошлом, о Лондоне, о далеких днях, когда жизнь еще не казалась такой невыносимо серьезной штукой.
Но та только покачала головой:
– Нет, не на пользу.
Наступившая пауза была совсем не похожа на те, что возникали в их беседах раньше. В тишине Фрэнки невольно помрачнела, выпрямилась и огляделась по сторонам, будто надеясь увидеть то, что молчало в комнате вместе с ними.
– Куда мы, черт возьми, идем, Фрэнки?
Вместо ответа она вышла из палаццо и с пустой бутылкой в руках направилась к Кампо Санта-Мария Формоза. Джек, пересекая площадь, без умолку ныла, как ей тяжело на каблуках, как болят ноги, как здесь холодно, как мокро, чем одновременно смешила и нестерпимо раздражала Фрэнки.
– Пришли, – объявила она, когда кампо и мост через канал остались позади, и, открыв дверь в один из магазинчиков в тесном переулке, жестом пригласила Джек следовать за ней.
Глаза не сразу привыкли к полумраку. Когда они вошли, продавец за прилавком тихонько поздоровался:
– Buongiorno
[30].
Фрэнки кивнула в ответ – в этом сфузо
[31] она оказалась далеко не впервые, но на глазах у подруги предпочитала лишний раз не коверкать итальянские слова. Скользнув взглядом по ряду винных бочек у дальней стены, она поставила свою бутылку на прилавок и коротко озвучила заказ:
– Pinot nero. Grazie
[32].
– Вы только посмотрите на нее, – со смехом в голосе прокомментировала Джек, – ни дать ни взять коренная венецианка.
Продавец тем временем подошел к бочке в самом углу, повернул деревянный вентиль, и из крана полилась багрово-красная жидкость. Наполнив бутылку, он проворно вытер ее тряпкой и протянул покупательнице.
– А ты как думала? – улыбнулась Фрэнки, расплачиваясь.
Они направились к небольшому парку, за которым Венеция, казалось, заканчивалась – или, во всяком случае, заканчивался сестьере Кастелло, – а водная гладь простиралась далеко вперед, не скованная ни стенами, ни мостами. Фрэнки обнаружила этот парк почти сразу после приезда и наведывалась сюда всякий раз, когда ей требовалось убедиться, что мир не ограничивается лабиринтом улиц и каналов, в который заточили себя венецианцы. Выйдя на знакомую широкую аллею, она указала на ряд скамеек, вдали за которыми маячили очертания оранжереи. До берега и парка было рукой подать.
– Господи, какой холод! – поежилась Джек, садясь.
– А я тебе говорила, – рассмеялась Фрэнки.
Забрав у нее бутылку, Джек сделала внушительный глоток.
– Но вообще тут очень красиво. Спасибо, что показала.
Они посидели в тишине, глядя на воду, по очереди отпивая вина. Первой заговорила Джек:
– Я так рада, что ты здесь хорошо устроилась, Фрэнки. Прости, что без конца мучаю тебя расспросами, но после всей этой истории я не знала, что и думать. А ты тут, оказывается, в опере бываешь, знакомства заводишь. Чтобы ты да вышла в свет с кем-то кроме меня или Гарольда – я уж и не помню, когда такое было в последний раз. Не знаю, то ли радоваться, то ли ревновать.
– Было бы к кому ревновать, – сказала Фрэнки. – Я эту девицу и выношу-то с трудом. Тебя ей ни за что не заменить.
– Приятно слышать. – Джек снова поднесла к губам бутылку. – Но, если серьезно, я тобой горжусь.
– Да брось, – отмахнулась Фрэнки, пихнув ее плечом.
– То, что произошло тогда… – осторожно продолжила Джек.
– И поминать не стоит. В «Бримли-хаус» я только и делала, что об этом говорила, а теперь… – Она глубоко вдохнула, чувствуя, как легкие заполняет густой венецианский воздух. – Хочу забыть.
– Забыть?
– Перевернуть страницу, – пояснила Фрэнки, угадав беспокойство на лице подруги. – Оставить все это в прошлом.
– Я просто волнуюсь.
– О чем? – спросила Фрэнки, прекрасно зная ответ.
– Что у тебя… – Джек запнулась, точно испугавшись собственных слов.
– Крыша поедет? – договорила за нее Фрэнки.
– Ну… в общем, да. Хотя я бы выбрала другое выражение.
– А с этим что не так? Подумаешь, слегка оскорбительное, зато очень точно передает смысл. И потом, ты меня знаешь. У меня шкура толстая. – Она растянула губы в улыбке.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Джек улыбнулась в ответ:
– Ага, как у слона. – Она отвернулась, обвела взглядом сперва лагуну, затем убегавшие вдаль аллеи парка. – Знаешь, я понятия не имела, что в Венеции столько зелени, – сказала она и потянулась за бутылкой.
Возвращались уже после заката – зима приближалась, и солнце садилось все раньше. Колокола церкви Санта-Мария Формоза загудели в сумерках, возвещая поздний час. Кампо почти обезлюдело, лишь хозяева кафе складывали стулья, готовясь закрываться на ночь, да какой-то старик гулял с собакой – пес радостно плескался в луже у питьевого фонтанчика.