Святой папочка - читать онлайн книгу. Автор: Патриция Локвуд cтр.№ 43

– Пройдет несколько лет, и Дэниел сможет забраться на одно из этих деревьев, а, Дэниел?

Дэниел медленно повернул свою непостижимую голову в папину сторону и выразительно приподнял шелковистую черную бровь. Как и я, он был подвержен приступам физической лени такой мощи, что она граничила с духовной. Нормальные человеческие движения были для него невозможны – он постоянно спотыкался, падал, спотыкался снова и обреченно катился к месту назначения. Казалось, что в какой-то момент его настигнет роковая погибель от случайного бейсбольного мячика. Всякий раз, когда он хотел шокировать публику, он церемониально снимал ботинок и показывал большой палец, расплющенный вследствие какого-то загадочного происшествия. Этот палец совсем не гнулся и торчал под таким прямым углом, что при виде этого зрелища Евклид наверняка разрыдался бы. Какое-то время он заставлял нас им любоваться, а затем с тихой гордостью возвращал обратно в носок.

– Нет, – ответил он отцу поразительным баритоном, который сформировался у него еще в детстве. Помню, как визжали дамочки в общественных туалетах, когда моя матушка приводила его туда, потому что думали, что внутрь ворвался взрослый солидный мужик и требует сменить ему подгузник. Он незаметно протянул папе свой деформированный палец, как бы давая понять, что не полезет ни на какое дерево ни за какие коврижки, если только за ним не погонится хищник, заподозривший в нем свеженькую и особо нежную добычу.

– ’осподи, Дэн! – ощетинился от такой пассивности Пол. Волосы у него были взъерошены и напоминали дохлую белку. Ему уже не терпелось выбраться в лес, и он не понимал, почему остальные упускают такую возможность. Он нетерпеливо подпрыгивал на месте, бурля энергией, которую никогда не могли обуздать ни дом, ни улицы, ни пригороды. Он был похож на того, кем по сути и был: мальчишкой, который неизбежно вырастет в мужика, называющего нашу страну «Эмэрика», встречающегося исключительно с обладательницами патриотически-орлиных носов и носящего на раздутом мускулистом боку татушку с изображением гигантского пистолета.

Папа уменьшил температуру на обогревателе до шестидесяти двух градусов, сказал маме, чтобы та и не думала к нему прикасаться, поставил будильник на тумбочке на пять утра, расстегнул молнию на сумке и достал оттуда бутылку, полную жидкости богатого золотого оттенка, а затем поднес к свету с тем же благоговением, которое исходило от него во время церемонии рукоположения в сан. С прискорбием сообщаю вам, что в той бутылке была моча оленихи. Ее собирали в самом разгаре течки, и он утверждал, что ее запах «сводит с ума здоровенных самцов». Похоть и смерть, как обычно, шли рука об руку. Я тогда не знала точно, как охотники использовали эту штуку, но предполагала, что разбрызгивали ее на себя, как дорогой одеколон, и сидели в ожидании, когда самцы диких оленей рысью понесутся к ним со всех концов леса, помахивая своими концами.

Под конец он достал кейс из кожи аллигатора, в котором мы хранили всякие важные и нужные вещи, и достал оттуда кусок специального мыла, которым охотники пользовались, чтобы избавиться от всех человеческих запахов. Он заставлял Пола и Кристину мыться этим мылом несколько недель до поездки, чтобы олени не учуяли запах первородного греха. По словам моего отца, успешная охота была напрямую связана с неспособностью оленя учуять охотника. Ведь совершенно очевидно, что нос оленя – это такой же всемогущий орган, как Божий глаз. Он хотел, чтобы и остальные принимали душ с этим мылом и не отпугивали оленей, но мы отказались.

– Олени учуят запах моей сладкой задницы, и им это понравится! – сказала я, втирая в ноги малиновый лосьон, который в то время казался мне ароматом самой женственности. Я тогда проходила бунтарскую фазу своего взросления, а значит иногда довольно-таки громко произносила слово «задница». А бывало, что и вообще не чувствовала в себе ни капли религиозности. Помню, как однажды записала у себя в блокноте, что «деревья – это рога на челе Земли» и довольно захлопнула. От моего творческого взгляда ничто не могло ускользнуть.

Отец меня проигнорировал.

– Жду не дождусь, когда возьму в рот бэмбятину, – сказал он, и это прозвучало более многозначительно, чем он, возможно, планировал. На самом деле за последние две недели его словарный запас пополнился новыми неловкими двусмысленностями в духе «зарыться бы носом в пахучие заросли» или «сделать из мальчика мужчину», которые он вворачивал при любой удобной возможности.

– Ну все, балбесы, выключайте свет! – скомандовал он, как только покончил со своим ритуалом. Было всего восемь часов, но им нужно было как следует выспаться. Но у моей матери мотель вызывал такое отвращение, что она топнула ногой и отправилась спать в фургоне, закутавшись в полотенце и выкрикнув перед уходом «ЭТО ПРОСТО ОТВРАТИТЕЛЬНО!» Остальные девочки втиснулись в односпально-двуспальную кровать под покрывало, камуфляжная окраска которого весьма эффективно скрывала все телесные соки, которыми оно, должно быть, было пропитано. Мужчины разместились на своих кроватях, без конца беспокойно ерзая, и мы заснули, убаюканные голосами моего отца и брата, обсуждающих, какому протоколу они будут следовать, если один из них случайно застрелит другого.

Проснулись наши охотники от вопящего будильника и выскользнули из номера мотеля, закидывая на плечо ружья и нанося оленью мочу на все точки пульса. Когда дверь захлопнулась, мы с сестрой сели, моргнули, а затем снова уснули, убаюканные эротическими утками. На Мэри они подействовали так мощно, что она вовсе бессознательно закинула на меня свое твердое бедро и крепко сжала. Такое постоянно случалось, когда мы спали в одной постели. Это была ее спонтанная, непристойная и неконтролируемая привычка. Живи она в викторианскую эпоху, ее бы наверняка отправили в сумасшедший дом. Одному Богу известно, что ей снилось в такие минуты – лошадки-качалки, прогулки на пони или бесконечно вращающаяся карусель. А может, той ночью ей снилось, что она скачет на спине оленя, подгоняя его все быстрее и быстрее – прочь от преследователей в камуфляже.

Темный провал сна, в котором я, кажется, сидела холодная и неподвижная в корнях могучего дерева, а затем несколько часов спустя мы слышим, как дверь со скрипом отворяется. Наш отряд вернулся с охоты! Я ожидала, что они войдут с искусно выпотрошенными тушами, перекинутыми через плечи, – и куда бы мы их положили, в ванную что ли? – но нет. Кристина, пошатываясь, вошла в дом и с глухим стуком упала на пол, не в силах пошевелиться. Мой отец привязал ее ремнем к дереву, вручил пистолет и велел не двигаться, и оставил так на несколько часов. К тому времени, как он вернулся, она уже не чувствовала своих ног, и, по ее описанию, «случайно загипнотизировала себя», пока вертела головой в поисках оленей.

– Но я ни одного не видела, – пробормотала она в ковер. – Никто не видел.

Мой отец шагнул вперед, положив руку на плечо Полу – видимо, хотел внести некоторые уточнения. Он смущенно откашлялся и сказал, что они не только не пристрелили ни одного оленя – мой брат еще и обкакался на дереве, потому что слишком разволновался.

– Бедолага, – сказал отец так, словно это обычная для молодых людей реакция на стресс первой охоты. Мой брат кивнул, как бы подтверждая и факт обкакивания, и стресса. В мире есть два типа людей: одни переживают, что наделали себе в штаны, другие – нет. Мой брат, совершенно очевидно, принадлежал ко вторым. Или, быть может, теплое дерьмо в штанах его согревало.