Профессия: репортерка. «Десять дней в сумасшедшем доме» и другие статьи основоположницы расследовательской журналистики - читать онлайн книгу. Автор: Нелли Блай cтр.№ 17

После этого мы пошли в гостиную, где я стала искать своих спутниц. Сперва я тщетно вглядывалась, не в состоянии отличить их от других пациенток, но немного погодя узнала мисс Майард по стриженым волосам.

– Как вам спалось после холодной ванны?

– Я почти окоченела, а шум не давал мне уснуть. Это было ужасно! Мои нервы были расстроены еще до прибытия сюда, и я боюсь, что не выдержу такого напряжения.

Я постаралась приободрить ее, как могла. Я попросила, чтобы нам дали недостающую одежду – по крайней мере, ту, которую предписывает женщине обычай, но мне сказали, чтобы я замолчала и что нам уже выдали все, что положено.

Нас подняли с постелей в 5:30, а в 7:15 велели собраться в коридоре, где повторилась та же церемония ожидания, что и накануне вечером. Когда мы наконец вошли в столовую, мы нашли там по чашке холодного чая, по ломтю хлеба с маслом и по блюдцу овсяной каши с патокой. Я была голодна, но кусок не лез мне в горло. Я попросила хлеба без масла и получила его – невозможно передать, какого он был грязного черного цвета. Хлеб был жестким, а местами представлял собой просто комки сухого теста. В своем ломте я нашла паука, поэтому есть не стала. Я попробовала овсянку с патокой, но она никуда не годилась, так что я без особого успеха попыталась проглотить чай.

Когда мы вернулись в гостиную, нескольким женщинам было велено заправить постели, а некоторым пациенткам поручили скрести полы, прочие получили другие поручения, составлявшие всю работу в отделении. Не надзирательницы поддерживали заведение в такой чистоте ради бедных пациенток, как я думала прежде, а сами пациентки, выполнявшие всю работу, даже убиравшие комнаты санитарок и стиравшие их одежду.

Около 9:30 новых пациенток, в числе которых была и я, вызвали к доктору. Там игривый молодой доктор – первый встреченный нами по прибытии – обследовал мои легкие и сердце. Отчет составлял, если я не ошибаюсь, помощник смотрителя лечебницы, Ингрэм. Мне задали несколько вопросов и отпустили обратно в гостиную.

Войдя туда, я увидела мисс Грэди с моим блокнотом и длинным карандашом, купленным специально по такому случаю.

– Мне нужен мой блокнот и карандаш, – сказала я вполне правдиво. – Они помогают мне запоминать разные вещи.

Мне не терпелось получить блокнот, чтобы делать заметки, и я была разочарована, услышав в ответ:

– Вы их не получите, молчите.

Несколько дней спустя я спросила доктора Ингрэма, нельзя ли мне получить блокнот назад, и он обещал мне об этом подумать. Когда я вновь затронула этот вопрос, он сказал, что, по словам мисс Грэди, у меня был при себе только блокнот, но не было карандаша. Я сердито стала уверять его, что карандаш был, вслед за чем получила совет не давать воли болезненному воображению.

Поскольку погода стояла ясная, хотя и холодная, после того как вся работа по дому была окончена, нам велели отправляться в коридор и надеть шляпы и шали перед прогулкой. Бедные пациентки! Как страстно они желали вдохнуть свежий воздух, как жаждали хоть ненадолго выбраться из своей тюрьмы. Они не мешкая устремились в коридор, где разыгралось сражение за шляпы. Видели бы вы эти шляпы!

Я никогда не забуду своей первой прогулки. Когда все пациентки надели белые соломенные шляпы, вроде тех, что носят купальщицы на Кони-Айленде, я не могла не рассмеяться над их курьезным видом. Невозможно было отличить одну женщину от другой. Я потеряла мисс Невилл, и мне пришлось снять шляпу, чтобы отыскать ее. Встретившись, мы надели шляпы и засмеялись, глядя друг на друга. Выстроившись в цепочку по двое в ряд, мы в сопровождении надзирательницы вышли на улицу через заднюю дверь.

Не успели мы сделать нескольких шагов, как я увидела длинные вереницы женщин в сопровождении санитарок, движущиеся по всем дорожкам. Как много их было! Куда ни бросишь взгляд, я видела медленные процессии в уродливых платьях, курьезных соломенных шляпах и шалях. Я жадно вглядывалась в проходившие вереницы, и от этого зрелища меня охватил ужас. Пустые глаза и бессмысленные лица, языки, мелющие бессмысленный вздор. Нас миновала одна из групп, и мои глаза (как и мой нос) сказали мне, что женщины чудовищно грязны.

– Кто они? – спросила я пациентку рядом со мной.

– Они считаются самыми буйными на острове, – отвечала она. – Они из Сторожки, первого здания с высокой лестницей.

Некоторые из них вопили, другие бранились, третьи пели, молились или причитали, охваченные наваждением: я никогда не видела столь жалких представительниц рода человеческого. Когда шум от их процессии стих вдали, передо мной возникло другое зрелище, которое я не смогу забыть.

Пятьдесят две женщины тянули длинный канат, привязанный к широким кожаным поясам, охватывающим их талии. На конце каната была тяжелая металлическая тележка, а в ней две женщины: одна держалась за больную ногу, другая кричала какой-то санитарке: «Вы меня бьете, я вам этого не забуду! Вы хотите меня убить», – при этом она плакала навзрыд. Все женщины на веревке, как называли их пациентки, были погружены в собственные мании. Некоторые непрерывно кричали. Одна голубоглазая женщина заметила, что я смотрю на нее, повернулась так далеко, как только могла, разговаривая и улыбаясь, – и какое ужасное, наводящее страх выражение совершенного безумия отпечаталось на ее лице! Об ее случае доктора могли судить с полной уверенностью. Человеку, никогда прежде не сталкивавшемуся с умалишенными, это зрелище внушало невыразимый ужас.

– Боже, помоги им! – прошептала мисс Невилл. – Это так страшно, что я не могу на них смотреть.

Процессия миновала нас, но ее место тут же заняла другая. Только представьте это зрелище! Один врач сказал, что на острове Блэкуэлл содержится 1600 сумасшедших женщин.

Безумие! Может ли быть что-нибудь ужаснее? Сердце мое дрожало от жалости при взгляде на старую седовласую женщину, бессмысленно толковавшую с пустотой. На одной из женщин была смирительная рубашка, и двум другим приходилось ее тащить. Увечные, слепые, старые, молодые, дурнушки и красавицы: полоумная людская масса. Нет участи хуже этой.

Я смотрела на прелестные лужайки, которые еще недавно казались мне великим утешением для несчастных созданий, заключенных на острове, и смеялась над своим заблуждением. Что за радость им от этих лужаек? Их не пускают на траву – на нее позволено лишь смотреть. Я видела, как некоторые пациентки старательно и нежно подбирают орех или цветной листок, упавший на дорожку. Но им не дозволялось сохранить это маленькое утешение, посланное Господом: санитарки неизменно заставляли их выбросить все это.

Минуя низкий корпус, где содержали безнадежных сумасшедших, я прочла на стене девиз: «Пока дышу, надеюсь». Его нелепость поразила меня. Я предпочла бы водрузить над воротами лечебницы другое изречение – «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Во время прогулки мне немало досаждали санитарки, слышавшие мою романтическую историю, которые окликали наших надзирательниц и спрашивали, которая здесь я. На меня непрестанно указывали пальцем.