27
Асад
День девятый
Сон Асада продолжался лишь несколько часов, когда он вдруг проснулся, почувствовав смертельный холод во всем теле, как будто кровь вообще перестала циркулировать. Он безуспешно попробовал пошевелить руками и ногами, после чего стал вспоминать, по какой причине могло это случиться.
И все вспомнил.
Сегодня начиналась охота. Он почувствовал тошноту при этой мысли, потому что, вероятнее всего, итогом станет смерть нескольких человек. И теперь, когда Ларса Бьорна больше нет, никто в управлении полиции Копенгагена не будет знать, куда он и Карл направляются и чем будут заниматься. В течение нескольких секунд им нужно будет принимать решения, касающиеся жизни и смерти, и в любом случае конец будет ужасным.
Асад разложил молитвенный коврик и встал на колени.
– Аллах Всемогущий, помоги мне восстановить справедливость и дай силу понять и принять мою судьбу, – тихо сказал он.
На полу рядом с ним лежали газеты и вырезки с фотографиями, сделанными Хоаном Айгуадэром, и все остальное, что он возьмет с собой. Было очень больно видеть на них изображения родных ему людей. Лели Кабаби, его ангел-хранитель. Марва, которую он оставил с двумя девочками и третьим ребенком под сердцем. Его любимая жена, которую Галиб изнасиловал, из-за чего у нее случился выкидыш, и после этого он насиловал ее снова и снова. Галиб, этот дьявол во плоти, разрушивший их жизнь, творивший мерзости с его дочерями и убивавший их новорожденных детей.
В последние дни эти картины все время стояли у него перед глазами, и он больше не помнил, какой была его жизнь прежде.
Асад встал, снял с полки тонкий альбом в переплете из верблюжьей кожи и открыл его впервые за много-много лет. Он сейчас уезжал для того, чтобы отомстить за потерянную жизнь, запечатленную в этом альбоме.
«Помни их такими, какими они были когда-то, Асад. Пусть хорошие мысли ведут тебя, и ты найдешь их», – подумал он и стал листать.
Это были фотографии их с Марвой свадьбы, раннее детство их детей, жизнь в Кастеллет и в квартире в Копенгагене. Радостные, счастливые дни и лица, выражающие надежду на будущее.
На последней фотографии Нелле и Ронье было шесть и пять лет соответственно. Фотография была сделана незадолго до того, как он присоединился к инспекции вооружения в Ираке. Нелла с красным бантом в темных волосах с рыжим отливом и Ронья в бумажной шляпке, которую она сама сделала в детском саду. Со смехом они нажимают друг другу на нос. Так мило и невинно.
– Простите, – прошептал он. – Простите, простите, простите. – Из-за страшного ощущения, что он предал их, он не мог найти других слов. – Моя дорогая Марва, – сказал он и провел пальцами по ее дорогому лицу.
Глубоко вздохнув, он собрался отложить альбом, когда его взгляд остановился на одной подробности, которую он давным-давно вытеснил из памяти. То, что он принял за тень от бумажной шапки Роньи, не могло быть тенью, потому что она стояла прямо у окна и тени падали на другую сторону лица. Нет, темное пятно на ее лице было родимым пятном, которое тянулось от подбородка вверх к левому уху, сейчас он хорошо вспомнил это. Это пятно не очень его радовало, когда она была маленькой. Но один мальчик в детском саду сказал, что оно похоже на очень-очень маленький нож и что это круто. Он сказал, что хотел бы, чтобы у него тоже был такой знак красоты.
– Знак красоты, – повторил он, и после этого Ронья никогда уже не вспоминала об этом.
«Ну как же я забыл, милая моя Ронья?» – думал Асад, хотя прекрасно понимал, что способность забывать может быть единственным спасением для человека от безумия.
Он обратился к вырезкам на полу, оттолкнул молитвенный коврик и низко наклонился. Прищурил глаз и стал изучать лицо женщины, которая стояла рядом с Марвой.
– О боже! – воскликнул он, и слезы полились рекой. Вместо того чтобы испытать облегчение, он задрожал от отчаяния и боли.
По фотографиям, сделанным на пляже на Кипре, он не мог установить раньше, какая из двух его дочерей была жива, и эта неизвестность успокаивала его. Пока он не знал, это могла быть любая из них. Но теперь истина прояснилась, и он уже понимал, кого оплакивал. Младшую дочь Ронью, ту, что с родимым пятном, потому что у молодой женщины, стоявшей рядом с Марвой, такого пятна не было.
Одним прыжком он поднялся с пола, сгорая от желания отомстить и гнева, но на кого их было направить? В порыве бешенства и отчаяния он растоптал стеклянный столик, сбросил книги с полок, опрокинул мебель и затих только тогда, когда было разгромлено полквартиры, соседи слева и справа стали стучать в стены, а верхний сосед – в пол.
Рыдая, Асад опустился на колени, развернул молитвенный коврик между осколками стекла и лужей чая из мяты, опустился и стал молиться своему Богу за Марву и Неллу – и за Ронью.
Пока Карл в ожидании стоял на парковке, он нисколько не был похож на попутчика, с которым хотелось бы провести несколько часов в замкнутом пространстве, что было неудивительным. Бледный из-за недосыпа, неразговорчивый и в том настроении, когда, по наблюдениям Асада, от Карла нужно держаться на максимальном расстоянии.
– Бог ты мой, сколько же всего ты с собой набрал, – сухо прокомментировал Карл, глядя на груду пластиковых пакетов на заднем сиденье.
– Это немного провианта. Мы же не на диете, или как? – сказал Асад, пока Карл обходил машину, чтобы положить в багажник свой чемодан на колесах.
– Ничего себе! Просто битком набито. И что же тут, Асад?
– Разные вещи, которые могут пригодиться, – ответил тот.
– А эта спортивная сумка, которая занимает больше всего места? – Карл пошевелил ее, чтобы освободить место для чемодана. – Она весит не меньше тонны, что ты в нее сунул? Одного из своих верблюдов?
– Не трогай, Карл, – сказал Асад и приготовился закрыть багажник.
Карл мрачно посмотрел на него:
– Открой сумку, Асад.
Кучерявый покачал головой:
– Ты должен понять: если у нас не будет с собой этих вещей, нам нечем будет защищаться. Если ты этого не понимаешь, я поеду один, Карл.
– Там оружие, Асад? Если да, ты рискуешь потерять работу.
– Да. Знаю. Я согласен на это условие.
Карл отступил на шаг назад:
– Открой, Асад.
Тот медлил, и Карл сделал это сам.
В утреннем тумане он стоял молча и долго оценивал содержимое. Потом обернулся к Асаду:
– Мы с тобой оба знаем, что я никогда в жизни не заглядывал в твою сумку, договорились?
28
Хоан
День девятый
«Какое тут все белое», – подумал Хоан, приоткрыв глаз. Неподалеку звучали голоса, говорившие на иностранном языке, запах был резким, но неопределяемым. Потом голоса приблизились, стали более приятными и четкими. Он спал?