Поэтому птица в неволе поет - читать онлайн книгу. Автор: Майя Анджелу cтр.№ 54

Сквозь распахнутую дверь я увидела папин «Гудзон» в его одиноком великолепии. Значит, он меня не бросил. А это, разумеется, означает, что ничего мне не подсыпали. Мне тут же полегчало. Никто не последовал за мной во двор, где предзакатное солнце смягчило резкие черты полудня. Я решила посидеть в машине, подождать – вряд ли он ушел далеко. Я знала, что он с женщиной, и чем больше про это думала, тем проще было догадаться, которую из развеселых сеньорит он увел с собой. Была там маленькая ладная красотка с очень яркими губами, которая жадно прижалась к нему, едва мы приехали. Тогда я об этом не задумалась, просто отметила, как она радуется. Размышляя в машине, я мысленно проиграла ту сцену в голове. Она подбежала к нему первой, и как раз тогда он торопливо произнес: «Это моя дочь» и «Она говорит по-испански». Знала бы Долорес, она заползла бы в свое исступление, точно под одеяло, и с должной опрятностью испустила дух. Мысль о ее терзаниях надолго составила мне компанию, но потом музыка, смех и вопли Малыша Сиско проникли в мои приятные размышления о мести. Кроме прочего, смеркалось, а папа находился вне досягаемости – видимо, в одной из хижин на задах. По телу постепенно расползался страх: каково это будет – просидеть в машине всю ночь. Страх смутным образом связывался с тем предыдущим приступом паники. Не то чтобы ужас объял меня полностью, он докучным параличом распространялся по мыслям. Можно поднять стекла на окнах, запереть двери. Лечь на пол, сделаться маленькой, невидимой. Не выйдет! Я попыталась запрудить поток страха. Почему я боюсь мексиканцев? Они ведь были ко мне так добры – и папа всяко не позволит, чтобы его дочку обидели. Или позволит? Или не позволит? Как он мог бросить меня в этом буйном баре и уйти со своей женщиной? Ему все равно, что со мной будет? Плевать он на меня хотел, решила я и открыла плотину истерики. Потекли слезы, и их уже было не сдержать. Итак, меня ждет смерть на мексиканских задворках. Вот эта вот исключительная личность, обладательница выдающегося ума, который мы создали совместно с Богом, уйдет из жизни, не прославившись и ничего не совершив. Сколь безжалостен рок, сколь беспомощна эта несчастная чернокожая девочка.

Я разглядела его силуэт в почти полной темноте, хотела выскочить и бежать ему навстречу, но тут заметила, что его ведут та самая маленькая женщина, которую я видела раньше, и какой-то мужчина. Он пошатывался и клонился к земле, но они держали его крепко и направляли его нетвердые шаги ко входу в кантину. Если его заведут внутрь, мы никогда не уедем. Я вылезла из машины, подошла к ним. Спросила папу, не хочет ли он сесть в машину и немного отдохнуть. Он сосредоточился, узнал меня и ответил, что именно этого и хочет: он немного устал, нужно передохнуть, а потом мы поедем к нему домой. Он по-испански изложил эти пожелания своим друзьям, и они повели его к машине. Я открыла переднюю дверь, но он сказал: нет, он немного полежит на заднем сиденье. Мы загрузили его назад, попытались поудобнее устроить его длинные ноги. Мы его еще укладывали, а он уже захрапел. Похоже, спать он собирался долго и крепко – мне это сказало о том, что в итоге все-таки придется провести ночь в машине, в Мексике.

Я торопливо соображала – а парочка хихикала и что-то лопотала на невнятном испанском. Машину я раньше никогда не водила, но внимательно следила, как это делается, а маму мою считали лучшим водителем в Сан-Франциско. По крайней мере, она сама так считала. У меня отличная голова, я очень координированная. Разумеется, я справлюсь с вождением. Даже идиоты и бестолочи водят машину, понятно, что блистательная Маргарита Джонсон тоже сможет. Я попросила мексиканца развернуть машину – опять же на своем высокопарном школьном испанском; на то, чтобы меня поняли, ушло около четверти часа. Он, видимо, спросил, умею ли я водить, но как по-испански «водить», я не знала, а потому только твердила: «Si, si» и «Gracias», пока он не сел за руль и не развернул машину к шоссе. Полное понимание ситуации он продемонстрировал своим следующим поступком. Он не стал глушить двигатель. Я поставила ноги на акселератор и сцепление, дернула ручку, подняла обе ноги. Мы с оглушительным ревом вылетели со двора.

Когда нас вытряхнуло на обочину шоссе, машина почти заглохла, я снова изо всех сил надавила на обе педали. Мы остались стоять на месте, двигатель исступленно ревел, но не глох. Я поняла: чтобы двигаться вперед, нужно снимать ноги с педалей, а если делать это резко, машина начинает трястись, будто в пляске святого Витта. Разобравшись в сути автомобильной механики, я поехала вверх по горной дороге в сторону Калехико – туда было миль пятьдесят. Трудно понять, почему живое воображение и природная опасливость не нарисовали передо мной сцен кровопролитных аварий на Мексиканском хребте. Думала я об одном: нужно сосредоточиться всеми органами чувств на управлении этой громоздкой машиной.

Когда совсем стемнело, я нашарила разные ручки, покрутила, подергала – и в конце концов сумела включить фары. Пока я искала, машина поехала медленнее, я забыла нажать на педали, мотор чихнул, машина дернулась, заглохла. Сзади громко стукнуло – я поняла, что папа свалился с сиденья (я уже давно этого опасалась). Я потянула рычаг ручного тормоза и стала продумывать свой следующий шаг. Спрашивать что бы то ни было у папы было бессмысленно. От падения он и не подумал проснуться, а уж я его точно не разбужу. Вряд ли мимо поедет какая машина – я не видела ни одной с тех пор, как мы в начале дня миновали будку пограничника. Путь шел под гору – я решила, что, если повезет, мы докатимся до самого Калехико – или хотя бы до этого пограничника. Я тщательно сформулировала, что я ему скажу, и только потом отпустила тормоз. Остановлю машину, когда окажусь рядом с будкой, а вести себя буду очень надменно. Поговорю с ним, как с сельским увальнем, – он такой и есть. Прикажу, чтобы завел машину, а потом брошу ему на чай квортер, а может, и целый доллар из папиного кармана, прежде чем уехать.

Составив этот длинный план, я отпустила тормоз, и мы медленно покатились под горку. Я дергала ручку и жала на акселератор в надежде, что от этого мы будем двигаться быстрее, и вот ведь чудо – мотор заработал. На склоне «Гудзон» просто обезумел. Он бунтовал и наверняка скакнул бы в пропасть и погубил нас обоих, только бы сбросить такого неопытного седока, – но я ни на миг не давала ему воли. Его сопротивление страшно меня воодушевило. Я, Маргарита, способна противостоять силам стихии! Крутя руль и вдавливая в пол педаль акселератора, я чувствовала себя повелительницей Мексики, мощи, одиночества, юной неопытности, Бейли Джонсона-старшего, смерти, неуверенности в себе и даже силы тяжести.

Когда прошла, как мне показалось, тысяча и одна ночь этого противостояния, почва начала выравниваться, по обеим сторонам от дороги замелькали огоньки. Как бы оно там ни было, я победила. Машина пошла медленнее – похоже, я ее обратала, она готова сдаться без боя. Я сильнее надавила на педаль, и вот мы оказались у будки пограничника. Потянув за ручной тормоз, я остановила машину. Нужды говорить с пограничником не было – двигатель-то уже завелся, – но предстояло дождаться, когда он заглянет в машину и даст мне знак двигаться дальше. А он был занят – болтал с пассажирами машины, направлявшейся в сторону горы, которую я только что преодолела. Свет из будочки озарял его фигуру, согнувшуюся в поясе, – верхняя часть туловища полностью исчезла в дыре открытого окна. Я держала свой автомобиль в полной готовности к следующему отрезку пути. Когда пограничник распрямился и встал в полный рост, я разглядела, что это не тот, который так сильно смутил меня нынче утром. Я, понятное дело, опешила, и, когда он, отрывисто отдав мне честь, рявкнул: «Pasa», я отпустила тормоз, поставила обе ноги на педали, а потом слишком резко их приподняла. Машина отреагировала непредсказуемо. Скакнула не только вперед, но еще и влево и в несколько сердитых прыжков врезалась в бок другой – та как раз отъезжала. За скрежетом расцарапанного металла тут же последовал взрыв испанской речи, обрушившийся на меня со всех сторон. И опять же, странным образом, среди ощущений моих не было страха. Было удивление, в таком порядке: пострадала ли я, пострадал ли кто-то еще, посадят ли меня в тюрьму, что там говорят эти мексиканцы и в последнюю очередь – а папа-то проснулся? На первый и последний вопрос ответы пришли сразу. Благодаря могучему выбросу в мозг адреналина по ходу езды по горной дороге чувствовала я себя лучше некуда, а в какофонию протестующих воплей снаружи вплетался папин храп. Я вышла из машины, собираясь попросить вызвать policías, но пограничник меня опередил. Он произнес несколько слов – нанизал одно за другим, точно бусинки, и среди них точно было policías. Из соседней машины выползали люди, я попыталась вернуть себе власть над реальностью и произнесла громко, с преувеличенной любезностью: