10
На звонок в дверь никто не ответил, и Паула обошла здание.
После развода Хартикайнен оставил дом жене, где она продолжила жить с детьми, а сам переехал в съёмную трёшку в обычном таунхаусе. На работе над ним подшучивали: мол, раньше расследовал финансовые махинации, а теперь сам оказался их жертвой. Но он относился к этому спокойно. «Селяви», – отвечал он на все насмешки.
Как и ожидала Паула, Хартикайнен сидел во дворе с пивом. Его лицо скрывала тень от маркизы, служившей продолжением крыши, в то время как оголённый торс купался в солнечных лучаах.
– О, Гвендолин! – радостно воскликнул Хартикайнен, когда Паула, с трудом пробравшись через щель в живой изгороди, наконец очутилась во дворе.
– Можно побеспокоить? – для приличия спросила она.
– Ради бога. Гвендолин всегда приносит дуновение зимы, а жара стоит невыносимая. По прогнозам эти тропические ночи и не думают заканчиваться, так что скоро спать будет невозможно. А дожди, ясное дело, начнутся вместе с моим отпуском. Пиво будешь?
Хартикайнен показал банку – пиво было безалкогольное, той же марки, что частенько пила и Паула. Похоже, несмотря на свою внешнюю беспечность, Хартикайнен завязал, пока ещё не поздно.
– Давай, спасибо.
Хартикайнен проворно удалился за дверь, а вернувшись, оказался в белой видавшей виды футболке. Ледяная банка открылась с шипением, и Паула присела за белый пластиковый стол.
– Твоё здоровье! – сказал Хартикайнен, открыв ещё одну банку пива. – Как отец?
Паула не сразу вспомнила, что брала отгул, чтобы позаботиться об отце, который якобы перенёс операцию на сердце.
– Спасибо, поправляется.
– Отлично, – он едва выдержал паузу, прежде чем перейти к делу, которое его интересовало по-настоящему.
– А теперь расскажи про труп в контейнере. Жаль, сегодня была не моя смена, да и из шефа подробностей по телефону вытянуть не получилось.
Паула улыбнулась и сделала долгий глоток. Хартикайнена попросили выйти на работу в выходные, и вот ему уже не терпится – ведёт себя как четырёхлетка.
– Завтра всё узнаешь. Сейчас я собираю информацию, которая может помочь опознать жертву.
– Чёрная женщина в контейнере у ворот фонда «Лехмус», – сказал Хартикайнен. – Вот и всё, чего мне удалось добиться от босса. С этим фондом я раньше не сталкивался, разве что слышал о нём мельком. А сама контора, конечно, на слуху, особенно Лехмусоя-старший.
– Ханне с Лехмусоя?
– Ага. Я видел его лишь однажды, но этого было вполне достаточно. Лет десять назад, на каком-то благотворительном вечере. У Арьи оказалось приглашение на двоих, и я составил ей компанию, – Хартикайнен умолк – видимо, задумался о бывшей жене, вспомнив что-то хорошее, а может, и плохое.
Паула допила пиво и любовалась через изгородь на лужайку в лучах заходящего солнца. Свет струился с неба, а луговые цветы и насекомые будто плавали в нём.
– Мы с Ханнесом сидели за одним столом, – наконец продолжил Хартикайнен. – На мероприятие он пришёл один и ещё шутил, что жена не смогла подобрать подходящий наряд. Но я бы на её месте и сам остался дома. Он явно был навеселе, приехал уже поддатый. Когда народ начал ходить туда-сюда, мы пересели. Меня это не то чтобы напрягало, я повидал всякое, а вот Арья захотела при первой возможности отсесть от Ханнеса.
– Почему? Приставал?
– Нет, да ему это и не требовалось: Арья сказала, что он к ней даже не прикоснулся, а она уже почувствовала себя облапанной.
– Как это?
– Она не смогла толком объяснить. Ханнес был дружелюбным и приятным собеседником, но и я как будто заметил в нём что-то не то. В общем, меня нисколько не удивило, как он потом умер.
– В некрологе сказано – скоропостижно. Сердце подвело?
– Технически да. Но на самом деле он пьяный замёрз в сугробе.
– Откуда ты знаешь?
– Приятель рассказал, – ответил Хартикайнен.
Паула усмехнулась. Хартикайнен был знаком с половиной полицейских в столице, а остальных как минимум знал в лицо. И точно был в курсе слухов, которые среди них циркулировали.
– Никакого криминала?
– Нет. Его смерть попала на камеру наблюдения, и картина совершенно ясна. Более трёх промилле в крови и замёрзшая моча в штанах.
Паула вспомнила спортивную фигуру Юханы Лехмусоя. Вряд ли сына постигнет судьба отца. Но должно же у них быть что-то общее?
– А что насчёт бизнеса, там всё прозрачно? – спросила она.
– Сейчас да. Концерн давно процветает, но была у Ханнеса и пара судимостей.
– За что его судили? – удивилась Паула.
– Насколько я помню, за растрату и налоговые махинации, но это было не один десяток лет назад. В молодости Ханнес был далёк от образа добропорядочного старомодного патрона, эту роль он полюбил с возрастом. Не то чтобы он так сильно мошенничал – скорее был мелким усатым засранцем.
– Усы вряд ли имеют отношение к делу, – сухо заметила Паула.
– Ещё как имеют. Усы мало кого украшают, – ответил Хартикайнен и непроизвольно почесал под носом. – А крупный авантюрист должен выглядеть стильно. Делишки Ханнеса были не особо серьёзными. По крайней мере, так мне говорили – сам я тогда ещё учился в высшей школе полиции.
– Но других дел, кроме этих двух, не было?
– Не было, потому что Ханнес попался лишь дважды, – заметил Хартикайнен. – Мы не знаем, что он вытворял за границей. Если не ошибаюсь, в девяностые был как минимум один иск к «Лехмусу», что-то по поводу нецелевого использования средств на сотрудничество в области развития. Но, кажется, дело быстро заглохло.
За изгородью появилась голова – сосед был ровесником Хартикайнена и примерно так же лысел. Он пожелал хорошего Юханнуса.
– Надо же, а раньше даже не здоровался, – буркнул Хартикайнен, когда голова скрылась из виду.
– В каких африканских странах работали компании Лехмусоя? – спросила Паула.
– Так сразу и не припомнить. Финны вкладывались в развитие в основном на юге Африки – в Замбии, Кении и Танзании. Большинству стран перестали помогать ещё много лет назад, и акцент сместился на бизнес.
– И дела там стали вести фирмы типа «Лехмуса»?
– Да, но, насколько я знаю, Ханнес вертелся в Африке ещё с восьмидесятых. Не удивлюсь, если там можно было доверху набить карманы.
– Ты имеешь в виду Ханнеса или финнов вообще?
– Ханнеса или кого-нибудь типа него.
Хартикайнен улыбнулся и прислонился затылком к окну.
– Финну не так-то просто поверить, когда его земляка обвиняют в непорядочности. И действительно, финны в основном честны. Это у нас ценится и укрепляет взаимное доверие в обществе.