«Знаешь, на сколько торакальным хирургам повысили зарплату в этом году?» или «Ну да, он же торакальный хирург, и поэтому…» – вставить любое прилагательное в превосходной степени по выбору.
Папа выражался точнее в те редкие случаи, когда затрагивал в разговоре ее будущее, – она должна стать инженером, как и он. Лучше всего в области ядерной физики, потому что ему это не удалось.
Таким образом, она живет, как мешок с чужими нереализованными амбициями. Что уж удивляться, что у нее случаются панические атаки.
Достав свою сумку Adidas, она принялась складывать вещи. Белье в стирку, лекарства, кремы для лица и учебники. И еще «Убийцу полицейских» Шёваль и Валё – ее книгу, которую они будут обсуждать на «Полярном круге». Уже классика жанра, хотя и вышла всего несколько лет назад. Предпоследняя в серии «Роман об одном преступлении» – она прочла их все.
Удивительные они все же, эти Май Шёваль и Пер Валё. Они живут как муж и жена, работают вместе. Где-то она читала, что они завели детей. Не будучи женатыми. В книгах они ставят в центр внимания общество и маленького человека. Несколько лет назад Пер умер – ужасно печально.
Сумка оказалась заполнена едва наполовину. Два тяжелых чемодана она уже отвезла в прошлые выходные, ее подвез папа, возвращавшийся с конференции.
Она застегнула молнию – в последний раз, наконец-то! Никогда больше ей не придется трястись в мерзком автобусе по маршруту Эльвсбюн – Видсель – Стентрэск, видеть, как его задние фары уносятся в сторону Йоккмокка.
Настал торжественный момент, вызывавший у нее уважение.
Она провела его в тишине. Никакого радио, никакой музыки.
Приняла душ, оделась. Вылила молоко. Включила Ингу. Выкинула мусор в мусоропровод на лестнице.
Кровать решила не застилать. Мама, конечно, рассердится, но она рассердится в любом случае.
Затаив дыхание, заперла за собой дверь.
В последний, в последний, в последний.
До нужного класса она добралась, не столкнувшись ни с одним человеком, с которым пришлось бы болтать о ерунде. Опустилась на пол, прижавшись спиной к стене у входа в класс, коротая время со своим плеером. Наушники хорошо видны, глаза закрыты, легкое покачивание головой в такт музыке: полная невозмутимость.
Ты пролетарием родился
И с наркотой ты засветился?
Так знай же, выходец со дна,
Что светит ходка не одна…
Nationalteatern
[37] – ее боги, ее маяки в сплошном мраке. Они посылают ей утешение, они – ее путеводная звезда. Петь она не умела, но все их песни знала наизусть. Их альбом 1978 года «Дети своего времени» – лучшая пластинка всех времен и народов. С ней может конкурировать разве что «Рок-змея», выпущенная той же группой годом позже.
В последнем номере Veckorevy была статья о них. Скоро готовится новый альбом – «Остров короля пиратов». В Питео его пока не продают, но она заказала его в отделе пластинок в Tempo, через знакомого парня, который там работает. Однажды они встретились на вечеринке и весь вечер целовались как безумные. Он пообещал послать пластинку ей в Стентрэск. Там у нее есть и проигрыватель, и кассетный магнитофон, она сможет переписать ее на кассеты. Сусанна тоже хотела себе такую запись – она ее обязательно получит. Собственно говоря, Сусанну мало интересовала группа Nationalteatern и их политическая программа, но Кристер и Викинг считали, что они крутые. Именно она дала послушать Викингу, а поскольку Викингу они понравились, то и Кристер автоматически стал их поклонником. А уж Сусанне точно полезно послушать что-нибудь стоящее, а не только Le Freak.
Угоню я Амазон
И помчусь отсюда вон,
Окажусь я в результате
Прямо в речке среди волн.
Легкий пинок по ногам заставил ее поднять глаза. Дверь класса стояла нараспашку, ученики хлынули внутрь – поток человеческой плоти, начисто лишенной всякой мысли. Она не заметила, кто именно ее пнул. Поднялась с пола, отряхнула от пыли зад на брюках, сняла наушники и засунула их вместе с плейером в сумку Adidas.
Торстен, их классный руководитель, стоял, перебирая на кафедре их аттестаты. Разве ему еще не пора на пенсию?
Кто-то закрыл дверь. В классе стоял такой шум, что уши закладывало. Накануне музыканты класса – самые крутые парни, участвовавшие в какой-то рок-группе, где-то выступали. Все бурно что-то обсуждали. До нее долетали вопросы по поводу уровня алкоголя и кто кому что сказал. Торстен несколько раз безуспешно пытался взять слово, пока Матс Юнссон, хоккеист, не гаркнул так, что все заткнулись.
Классный руководитель, кажется, устал до предела. У него не хватило сил даже на то, чтобы сказать дежурные банальности по поводу того, как соотносится их прилежание в учебе с блестящим будущим. Вместо этого он просто начал выдавать табели в алфавитном порядке. Всех этих людей она видит в последний раз, о чем известно только ей. Несмотря на все убожество, момент показался ей величественным.
Когда дошла ее очередь – где-то посредине – те, у кого фамилия начиналась на «А», уже покинули класс до осени, уйдя тем самым из ее жизни.
– Ланде́н, Биргитта, – выговорил Торстен и удивленно посмотрел на нее. – Разве ты в этом классе?
Она взялась рукой за табель, на миг засомневавшись в собственном имени. Классный руководитель не выпускал конверт. Его глаза, водянистые и красные, бегали из стороны в сторону. Так они и стояли, словно играли в перетягивание каната реальности. Она почувствовала, как поле зрения сузилось – о Боже, только не сейчас, только не паническая атака. К счастью, он отпустил руку.
– Вы все на одно лицо, – пробормотал он себе под нос и взял следующую бумажку.
Просиял, повысил голос.
– Магнус Маркстрём, подойди сюда, мой мальчик! Хорошего тебе лета!
Один из парней из рок-группы протиснулся мимо нее, сердечно обнялся с классным руководителем. Она пошлепала на свое место, открыла конверт. Пробежала глазами по самой правой колонке: пятерка, пятерка, пятерка, пятерка, двойка… двойка?
Провела пальцем влево – история. История? У нее двойка по истории?
Сердце застучало с удвоенной скоростью. История была последней парой по пятницам. Обычно она прогуливала, чтобы пораньше сесть на автобус до Стентрэска. Думала, что это не бросается в глаза. Все три контрольные за семестр она написала в надежде, что и этот учитель не помнит ее в лицо. Проклятие!
Мама будет вне себя от ярости, папа тоже. Вернее – если не забудут спросить. К тому же она может солгать. Никто не будет проверять.