– Ты нарочно поддался мне.
Другой – Ворон.
– Достойно похвалы, что ты заметила, – говорит он, и у меня покалывает шею в том месте, где Безликая Мать поцеловала ее.
В кои-то веки меня больше интересует лицо человека, чем его игра. Мои глаза прикованы к Ворону, затем скользят вниз по его переносице. Цвет его лица бледнее, чем я помню. Обвинила ли Миазма его в поражении империи в Битве у Отвесной Скалы? Или за то, что не смог предугадать мое предательство? Мой желудок сжимается, и звон заставляет меня подпрыгнуть.
Но это всего лишь Миазма, уронившая шахматную фигуру.
– Да? Почему это?
Черный камень отскакивает от земли и приземляется у края моей мантии.
– Потому что опасно думать, что ты выиграла, когда на самом деле проиграла, – говорит Ворон, когда я наклоняюсь, ведомая инстинктом. Мои пальцы сжимают камень. Он не сдвинется с места. Я могу ощутить его – твердый и гудящий от ци, – но я не могу воздействовать на неодушевленный предмет.
– Знаешь, что мне нравится больше? – Миазма наклоняется вперед. – Думать, что я выиграла, когда я на самом деле выиграла.
Ворон молча очищает доску, в одиночку складывая белые и черные камни в соответствующие горшочки. Он не использует правую руку даже для того, чтобы придержать развевающийся рукав.
Звяк. Фигурка падает одновременно с моим желудком.
– Ты обижаешься на меня? – спрашивает Миазма, и мой желудок сжимается еще больше. Она не могла.
– Нет. – Ворон продолжает бросать фигурки в горшочки, одну за другой. Звяк. Звяк. Звяк. Его левый локоть опирается на правую руку, загораживая ее от моего взгляда. – Я просчитался. Наши войска заплатили за это высокую цену. Я тоже должен.
Позади меня бормочут призраки.
Нет. Я тянусь к нему, хватаю за руку. Я чувствую – его энергию, тепло, знакомое и податливое, – но под ци его тела скрывается душа, несгибаемая, как броня. Он сопротивляется мне, как шахматная фигурка, но по противоположной причине. Ци его души слишком жива, бушует как шторм. Я не могу оттолкнуть или оттянуть его локоть от его руки.
– Мы ведь через многое прошли, – размышляет Миазма.
– Да, – соглашается Ворон. – Со времен Битвы на Центральных Равнинах.
– Ты тогда еще служил Сюань Цао. – Миазма качает головой. – Вепрю, точно такому же, как лидеры Красных Фениксов. Так много вепрей, за которыми следуют глупцы. Мы их всех устранили. А теперь… – Она дотрагивается средним и указательным пальцами до двух белых камней, все еще лежащих на доске. – Остаются никто и жук.
Ворон молча смотрит на доску.
– Тебе не стоит недооценивать Жэнь.
– Тогда, может, мне переоценивать ее, как и весь остальной мир? – Миазма облизывает губы. – Ты знал, Ворон? Наша императрица однажды предложила Синь Жэнь королевский титул. Я была здесь. Я видела это. Она не приняла его. Земли Синь Гуна теперь в ее распоряжении. Она не захватывает их. Раньше, когда та звезда еще была на небе, она могла бы распространять слухи о том, что сама является богом. Делала ли она это? Нет!
– Другие распространяют слухи за нее, – отмечает Ворон, и глаза Миазмы сверкают. Ему не следовало это говорить. – Прости насчет звезды, – добавляет он, и мое сердце колотится от молчания Миазмы. Я боюсь, что она неправильно истолкует его слова как жалость.
Но потом она откидывает голову назад и смеется.
– Ох, Ворон, Ворон. Вот уже двадцать пять лет я живу без благословения такой фамилии, как Синь Жэнь. Я проживу и без благословения небес. Я буду брать то, что мне нравится, независимо от того, считают ли они меня заслуживающей этого или нет. Разве не это значит быть богом? – Она берет один из двух белых камней и смотрит на него, улыбаясь. – Возможно, я потеряла звезду на небе, но Жэнь лишилась большего. Без своего маленького стратега она ничто. Я покончу с ней сама.
Не помню, когда я успеваю сдвинуться с места, но мои руки уже в волосах Миазмы, и я дергаю. Она морщится и обхватывает голову ладонями.
– Мне вызвать врача? – спрашивает Ворон без промедления.
– Не беспокойся. Старый мул для меня так же бесполезен, как и для тебя.
– Мне не стало хуже под его присмотром.
– Я оторву ему голову, если станет. – Миазма встает. Хотела бы я сделать что-то большее, чем вызвать у нее головную боль. Хотела бы я сжечь это место дотла.
Но тогда бы я подожгла еще и Ворона. Как и следовало бы, возражает другая часть меня. Он – враг. Но, если бы он не был моим другом, я бы не смогла подменить противоядие. Империя все равно убила меня, но я умерла не от его руки.
Враг. Друг. Соперник. Мое замешательство растет, когда Миазма говорит:
– Отдохни немного, Ворон, – с тошнотворной нежностью. Как она может все еще заботиться о его благополучии после того, как причинила ему вред?
А как могу я?
– Брось это занятие, – велит Миазма, пока Ворон продолжает расчищать доску. – Пусть это сделает слуга.
Он встает, а слуга опускается на колени вместо него. Он направляется к занавешенному тканями дверному проему и медлит у него.
– Ми-Ми.
– Да?
– Ты когда-нибудь доверяла ей? Зефир?
Мое сердце замирает при звуке моего имени.
Скажи нет, предполагаю я за Миазму. Это должно быть нет. Иначе зачем бы ей устраивать мне засаду на Пемзовом перевале?
Миазма проводит пальцем по раковине своего уха, останавливаясь на колокольчике.
– А как насчет тебя, Ворон? – спрашивает она, как будто сама уже ответила на его вопрос.
Но она этого не сделала, и вместо этого Ворон говорит:
– Нет.
Тишина словно погружает меня под воду. Я трясу головой, пытаясь прочистить уши.
– Тогда почему ты ничего не сказал? – спрашивает Миазма.
– Я хотел выразить уважение твоему желанию.
На лице Миазмы пролегают морщинки.
– Ладно, но, на будущее, больше так не делай.
– Боюсь, мне придется, – мягко говорит Ворон. – Иначе ты можешь убить меня.
Неужели ты ничего не боишься? Зачем напоминать ей?
Но Миазма просто снова заливается смехом.
– Ты прав. Ты, Ворон, прав и мудр. На этот раз одурачили меня. Я думала, что кто-то настолько умный должен желать лучшего, чем следовать за Жэнь.
Я не слышу ответа Ворона.
Миазма доверяла мне.
А вот Ворон – никогда.
По крайней мере, так он говорит. Я не принимаю его ответ, как это делает Миазма. Уважение к ее желаниям не стоит потери целого флота. Уважения к ее желаниям недостаточно, чтобы объяснить, почему он с самого начала не отказался от использования противоядия. Он спас мне жизнь на лодке. Он должен был доверять мне, хотя бы немного.