– Конечно, – пододвинул ко мне бумаги банкир. – Это чеки, которые выписывал мистер Салливан, и суммы, которые он одобрял к оплате. Полагаю, вы их подтвердите?
– Нет.
Мистер Джонсон задрал очки на лоб, как будто это помогало ему лучше слышать:
– Нет?
– Нет, – повторила я. – Я не собираюсь платить за Салливанов.
– Но, мисс Кимбл! Тут есть несколько крупных счетов…
– Меня это не касается. Сказать по правде, я пока не решила, подавать ли мне иск к дяде за растрату части моего состояния или нет. И буду вам крайне признательна, если вы посвятите меня в историю транзакций.
Мистер Джонсон покосился на Стивена, тот, улыбнувшись, слабо кивнул.
– Возможно, вы не понимаете, что Салливаны весьма ограничены в собственных средствах, – сказал банкир. – Я полагал, что вы – как племянница мистера Салливана – продолжите поддерживать эту семью.
– Вы полагали неверно. Я не желаю иметь с этим семейством никаких дел. Могу ли я рассчитывать на то, что вы примите мои условия, мистер Джонсон? Или мне лучше обратиться в другой банк?
Джонсон был потрясен:
– Нет-нет-нет, конечно же нет! Ван-Беркиль! Абсолютно немыслимо.
– Вы длительное время общались с моим дядей.
– Да, все так… Но если это вас смущает, я предложу мистеру Салливану подыскать другой банк для ведения своих дел.
– Отличная идея, мистер Джонсон! Благодарю вас за подобное предложение. Мне оно нравится. Не скрою, мне будет гораздо спокойнее, если дядя окажется как можно дальше от моих денег.
– Считайте, дело сделано, – поспешно написал что-то на листке бумаги мистер Джонсон. – Завтра утром я проинформирую о нашем решении мистера Салливана.
– Я предпочла бы, чтобы вы это сделали до конца сегодняшнего дня, – сказала я.
– Совершенно с вами согласен, – вздернул голову банкир. – До конца сегодняшнего дня.
– Очень хорошо, мистер Джонсон, – улыбнулась я. – Счет останется в вашем банке. И к вашему сведению – на тот случай, если кто-то будет спрашивать. Я не только не желаю иметь общих дел с Салливанами, я не намерена вести дела ни с кем, кто так или иначе с ними связан. Это понятно?
Мистер Джонсон выпрямился, и я увидела на его лице уважение, которого не заметила при входе в кабинет.
– Совершенно понятно, мисс Кимбл. Совершенно понятно.
– А теперь, – удовлетворенно промолвила я, – я хотела бы снять небольшую сумму…
Глава тридцатая
Скандальные новости о Салливанах: долги, воровство и убийство. Джонатан Салливан обвиняется в убийстве жены.
Наследница Салливана хорошо известна в опиумных притонах и игорных домах Чайнатауна.
Взяточничество, коррупция и мошенничество.
Громкие заголовки были у всех на устах. Как и имя репортера, написавшего историю, – Данте Лароса.
Все экземпляры «Вестника» раскупили так быстро, что пришлось печатать дополнительный тираж.
Неделю все только об этом и говорили. А потом… Да! Главной свидетельницей по делу об убийстве Флоренс Салливан была китайская служанка, и по городу поползли слухи, что Флоренс Салливан страдала зависимостью от опиума. Скорее всего, она сама упала с лестницы! Что до Голди Салливан… Бедняжка! Но она была не первой женщиной в светском обществе, которая увлеклась азартными играми или опиумом. Ее долг, конечно, был очень большим, что невероятно прискорбно. Но она ведь задолжала деньги не респектабельному заимодавцу, а какому-то китайцу. А китайцы по-своему вели такие дела, и эта проблема была только их проблемой.
И разве у кого-либо повернулся бы язык обвинить Эллиса Фаржа в том, что его дела пошли из ряда вон плохо? Совсем не удивительно, что он не мог работать и подумывал об многомесячном отдыхе в сельской местности. А слухи о том, что он украл идеи интерьерного убранства у другого архитектора… Да разве он кому-нибудь нанес этим ущерб? Его клиенты были довольны, а имя того, другого архитектора никто и вспомнить даже не мог.
А обвинения Джонатана Салливана в сговоре с целью выдворить китайцев из Чайнатауна и прикупить там землицы себе… Одно дело, когда об этом болтали лишь местные китайцы. И совсем другое – когда Китай пригрозил приостановить торговлю, а белые владельцы земельных участков в Чайнатауне заявили, что не желают терять своих прибыльных китайских арендаторов. Угроза вывода китайцами своих денег из бизнеса Сан-Франциско довершила дело… Эту битву китайцы выиграли, и все вернулось на круги своя. Пришло время двигаться дальше и восстановливать Сан-Франциско. Заявления о том, что здание мэрии не устояло перед землетрясением по вине фирмы «Салливан Билдинг», нажившейся обманом на его строительстве, были, разумеется, сильно преувеличены! К чему поднимать такую шумиху, когда никто при обрушении не погиб? Все успели спастись, и не так много людей получили серьезные травмы и увечья. А все эти версии насчет попечительского совета, Руфа и мэра, якобы связанных с преступным миром города, – только домыслы… Для общества Сан-Франциско самыми важными оказались мечты и фантазии о будущем отстроенного города. А разве могут пойти на пользу городу обвинения в коррупции, аресты и судебные процессы? Конечно, нет! Коррупция властей никого не волновала.
И разве не знаменательно было, что в Сан-Франциско осталась жить сама Ван Беркиль? Разве это не служило доказательством, что у города не было оснований подчиняться Нью-Йорку? Здесь, в Сан-Франциско собрались высшие эшелоны общества! А что до проблем, с которыми Мэй Кимбл столкнулась в первый год своего пребывания в городе, и всей этой чепухи насчет ее сумасшествия и украденного наследства – так она просто приехала в трудное для ее семьи время! И с родственниками возникло ужасное недопонимание. Хорошо, что стороны согласились не раздувать скандал.
Главное – Сан-Франциско!
Через две недели после публикации статьи я получила почтовую открытку. На фотографии на улице, обрамленной пальмами, стояла улыбающаяся девушка. И хотя фигура была незрело вытянутой, но волосы у нее были длинные и черные, а под подписью к картинке – «Палм-драйв, Вест-Адамс-стрит, Лос-Анджелес, Калифорния» – были нарисованы два китайских иероглифа. Я, конечно, не смогла их прочитать, но смысл послания поняла: Шин обрела свободу.
Благотворительный вечер, посвященный восстановлению Сан-Франциско, стал поистине событием года. Он состоялся под огромным цирковым шатром, установленным среди руин Маркет-стрит (с «замечательным» видом на разрушенную мэрию). Деньги от проданных билетов должны были пойти в фонд восстановления города или на счета миллионеров, занимавшихся этими вопросами. Но для меня визит туда стал первым официальным появлением в обществе в статусе Ван Беркиль. Негласном, естественно. На этом настоял моя родня в Нью-Йорке, очень вежливо попросившая меня в письме соблюдать условия матушкиного соглашения и ни при каких обстоятельствах не использовать имя Ван Беркиль. И пообещавшая в противном случае преследовать меня по закону. (Вот такими сутягами оказались мои нью-йоркские родственники!). Но для жителей Сан-Франциско было не важно, как я себя именую. Они упорно называли меня «Мэй Кимбл, наша собственная Ван Беркиль». Несмотря на уверения в том, что их не волнует мнение ньюйоркцев, как и претензии Нью-Йорка на превосходство над всеми остальными городами, появление в обществе члена одного из «тех самых» четырехсот нью-йоркских семейств (неважно, что незаконнорожденного) стало для них источником гордости и воодушевления.