Смерть в темпе «аллегро» - читать онлайн книгу. Автор: Константин Ивлев cтр.№ 29

– Не опасаетесь? В больших дозах это опасный яд, который и медик-профессионал не всегда обнаружит… – спросил Уваров.

– Я в медицине разбираюсь ровно настолько, чтобы следовать указаниям врача. Если он выписал дигиталис – значит надо его давать отцу.

– Да, в малых дозах он хорошо помогает при сердечных болезнях, – заметил статский советник и попутно проверил, с собой ли у него аналогичный пузырек.

– Понимаю, насколько важно вам как можно раньше узнать все подробности этой трагедии, но, боюсь, я вынужден буду настаивать, чтобы вы допросили отца в другой раз, когда этот удар пройдет. Вы сами видели – он не вынесет допроса прямо сейчас.

– Разумеется, – ответил Филимонов. – Мы не хотели бы прибавлять к этому делу еще одну смерть. Но если вы не возражаете, вам мы бы хотели задать несколько вопросов прямо сейчас.

Михаил кивнул и предложил перейти в кабинет. Уваров тут же достал блокнот и карандаш – для торопливой, почти стенографической записи разговора его любимый «Уотерман» никак не годился. Быстрым бисерным почерком он записал первый вопрос:

– Итак, если я правильно понимаю, вечер вы провели вместе?

– Совершенно верно, – ответил Званцев. – Только, господа, прошу понять: я могу рассказать только то, что знаю – а знаю я немного.

– Вы планировали пойти в оперу вместе или это произошло случайно?

– Я никак не предполагал в тот день, что пойду в оперу. Не из тех, знаете ли, кто строит планы даже на сегодняшний вечер. Это Алексей предложил: давай, говорит, на «Гугенотов» сходим, Митя приглашает в свою ложу.

Уваров прислушался, нет ли поблизости стука каблуков: «Простите, но я обязан задать этот вопрос. Вы приняли приглашение от человека, который… практически украл у вас невесту?» Михаил тоже покосился на дверь:

– Представьте себе, принял. И будь Дмитрий Павлович сейчас жив, принял бы снова. Не потому, что он мне так нравится, вы правы – после произошедшего трудно было бы назвать наши отношения теплыми. Точнее, мое к нему отношение.

– А он что же? – спросил Филимонов.

– Он? – задумался Званцев. – Не думаю, что он поменял ко мне свое отношение. Не уверен даже, что он вспомнил бы – что это такое случилось, что я его невзлюбил. Но вы должны понимать, мы люди светские, что называется – и не вправе говорить в лицо все, что хотелось бы сказать. Представьте на секунду, я не то, что приказал бы выкинуть его из дверей – просто отказался бы принять приглашение в оперу. На следующий же день это стало бы известно всему Петербургу. Что дальше? Пошли бы слухи о причинах моего отказа, а их немного: тут же все вновь вспомнили бы историю с Эльзой. Она только что затихла, общество только что, кажется, поверило, что все это был скверный анекдот, фантазия. И вновь давать основания для пересудов? Нет, я берегу покой своей супруги, она и так многое пережила – зачем же проходить это еще раз?

– Понимаю, – процедил статский советник. – А Алексей? – он знал эту историю?

– Нет, разумеется. То есть он слышал все эти слухи – их все слышали, но мы заверили его, что это неправда. Если бы он узнал…

– Что было бы? – продолжил развивать тему Филимонов.

– Не знаю, – покачал головой Михаил. – Он был человек с характером.

– Итак, вы приняли приглашение. Что было далее?

– Алексей взял экипаж, мы отправились. Приехали мы… кажется, к началу первого акта.

– Да, как раз играли застольную песню в самом начале, – подтвердил Васильевский.

Одна из традиций оперного театра просвещенного XIX века – приезжать на любимого артиста, на любимую сцену или даже на одну ноту. Многие во времена Энрико Тамберлика приезжали к концу третьего акта «Трубадура» с одной единственной целью: послушать его коронное do di petto ^[2].

– И Дмитрий Павлович, и вы, Виктор, – уже были там. Пели недурно, ничего не могу сказать: Мазини, Нравина… Невер – Баттистини был хорош. В первом антракте принесли бутылку Деламотт, к нему каких-то закусок.

Что там были за закуски и хорошим ли был коньяк, к делу совершенно не относилось. Зато относилось другое:

– А что было во время второго антракта?

– Во время второго – переспросил тот, потирая висок. – Позвольте, но это имеет какое-то отношение к смерти брата и Дмитрия Павловича?

– Пока не знаем определенно, но пытаемся выяснить.

– Что ж, постараюсь… Напомните пожалуйста: второй антракт – он после какого действия?

Теперь настал черед сыщиков морщить лоб и тереть виски: статский советник не был на «Гугенотах» лет десять. Сказать, во сколько раз надворный советник реже посещал эту оперу невозможно, потому как в гимназических классах запрещается деление на ноль. Впрочем, как раз он и разрешил этот вопрос, вспомнив лекцию консультанта:

– Если любовный дуэт идет в четвертом, то антракт, получается, после третьего.

– Точно, – подтвердил Васильевский. – Сразу после свадебного кортежа.

Званцев вновь погрузился в размышления – такие глубокие, словно он вспоминал события прошлой жизни, либо, как минимум, не выходил из Мариинки сутками подряд и за последнее время видел десяток этих спектаклей. Они должны были перепутаться в голове, и вычленить какой-то один стоило больших усилий.

– Это пятница, конец третьего акта… Да, припоминаю, – неуверенно начал он. – Его отыграли, мы с Васильевскими распрощались и поехали домой. Потом меня пригласили на вечер… Видите ли, я бы не хотел на этот счет особенно подробно распространяться – я могу подвести людей: там происходит то, что у нас не одобряется.

– Гомосексуализм? – чуть отпрянул Уваров.

– Что? – переспросил Званцев. – Это что такое, не слыхал прежде.

– Ну… – не зная, как сказать аккуратнее и не спугнуть свидетеля, продолжил сыщик. – Это, изволите видеть, не по нашей части – но в Уголовном уложении это то же, что содомия.

Теперь уже свидетелю пришла пора податься назад. Глаза его округлились до вида латунных пуговиц, а из рук едва не вылетел бокал с хересом.

– Что?! – выкрикнул он, но очень быстро погасил звук и совладал с собой, видимо, вспомнив о жене. – На самом деле нет, все гораздо хуже – марксизм.

– А это что такое? – испугался надворный советник. – Если, извиняюсь, оно еще хуже.

Филимонов прекратил этот обещавший быть интересным и познавательным, но совершенно бесцельный диалог. В двух словах он объяснил, что это экономическое учение, которое не в фаворе у властей – и потому не только сторонники, но даже простые любопытствующие вынуждены изучать его нелегально.

– У нас ничего криминального, ничего запрещенного, – зачастил Званцев. В этот раз мы читали «Капитал» – но он полностью легален, его издали еще в начале 70-х годов у нас – с разрешения цензурного комитета…