Ничего, кроме нас - читать онлайн книгу. Автор: Дуглас Кеннеди cтр.№ 47

— Итальянское упорство, я чувствую, не уступает своим ирландским аналогам?

— О, да у тебя тонкая интуиция.

Так началась наша дружба. Хоуи, как оказалось, специализировался по психологии и искусству и подумывал о поступлении в аспирантуру по истории искусств и о карьере музейного куратора. Среди студентов Боудина такие экземпляры редко встречались — он был геем и не скрывал этого, скорее наоборот. Зеленые волосы и яркая одежда дополняли его провоцирующий образ. К тому же Хоуи был убежденным одиночкой. Жил за пределами кампуса в маленькой квартирке. Друзей у него было немного. Эван находил его «слишком взбалмошным, слишком экстремальным», и это говорил человек, не признававший других цветов, кроме черного. Сэм в свою очередь критиковал Хоуи за «интеллектуальную сентиментальность»: ладно бы Лакан ^[55] и Мелани Кляйн ^[56], с этим еще можно согласиться, но искать утешения в бродвейских мюзиклах?! Хоуи и сам понимал, что пришелся здесь не ко двору, «но трудно отказаться от полной стипендии». Его отец — подрядчик, имевший небольшой бизнес по ремонту домов в Квинсе и Лонг-Айленде, — не хотел, чтобы сын уходил из такого престижного учебного заведения. Однажды вечером за бокалом вина все в том же ресторанчике «Сердитый тетерев» — я тогда столкнулась с Хоуи в библиотеке и поняла, что он тоже ищет укрепляющее средство перед вечерними занятиями, — я прямо спросила Хоуи об отношении отца к его сексуальной ориентации и вызывающему стилю в одежде.

— Как ни странно, тут все в полном порядке. Ну, то есть сначала он, конечно, выпал в осадок, когда у меня позеленели волосы и я стал одеваться как то ли хиппи, то ли Либераче ^[57]. Но потом в школе — в моей государственной школе в Форест-Хиллз — два итальянских хулигана попытались меня избить. Одного из них я вырубил. Не смотри, что я на вид такой цветочек, отец с девяти лет отдал меня в бокс, и я продолжал тренировки, даже став зеленым. Одним словом, эти итальянцы начали меня толкать и обзывать педиком, а один из них затем шлепнул меня по левому уху… ну, я и отоварил этого урода в челюсть двумя прямыми справа. Повалил его на пол, выбил два передних зуба. Его папаша сильно возбудился. Поскольку дело было в школьной раздевалке, он потребовал, чтобы меня вызвали к директору. Приехали мой папа, итальянский шпаненок и его отец-электрик. Как только тот, другой итальянский отец, меня увидел, он при всех набросился на своего сынка: «Ты дал такой фее себя побить и прибежал ко мне в слезах жаловаться? Пошьёльнакер!» И вытолкал своего сынка из кабинета. Директору все равно пришлось со мной строго поговорить о драке, но он был вынужден признать, что это была самооборона: «И теперь, возможно, ребятам хватит ума понять, что с тобой лучше не связываться». По дороге домой папа мне сказал: «Я очень горжусь тобой. И всегда буду за тебя заступаться, хотя ты и показал мне и всему миру, что можешь и сам за себя постоять».

— Судя по всему, с отцом тебе повезло.

— Я знаю, как ему трудно со мной, таким абсурдным, непохожим ни на кого. Но ты права, мне редкостно повезло с отцом. Он столько преодолел, столько выстрадал из-за меня и тем не менее так щедро демонстрирует мне свою любовь.

Я буквально чуть не разревелась, когда Хоуи это сказал. Помимо всего прочего его рассказ заставил меня вспомнить собственную семью и родителей, которые были абсолютно не в восторге от моих взглядов на жизнь.

Мы с Хоуи сблизились. Ему даже понравились Боб и его знаменитые спагетти с фрикадельками. Поначалу внешний вид Боба — спортсмен-качок — немного сбил Хоуи с толку, но вскоре я увидела, что они общаются все более непринужденно.

— Я мог бы начать тебя уверять, что он сказочный, но ты и сама это уже знаешь, — как-то сказал Хоуи, когда мы шли по кампусу. — Особенно меня поражают его начитанность и любознательность. Он, наверное, единственный член своего братства, который не стал нести стандартного бреда, которого я успел наслушаться. И это тоже характеризует его как одного из самых лучших чуваков, которых я встречал. Тебе, несомненно, крупно повезло. Впрочем, с другой стороны, и ему тоже.

Несколькими неделями позже на Брансуик обрушилась фантастическая метель. Выпало два дюйма снега — и это в первую-то неделю ноября. Это было настоящим сюрпризом — проснуться в субботу, в день решающего футбольного матча, и увидеть, что мир стал белым. Поскольку дело было не где-нибудь, а в Новой Англии, команды решили провести игру, как только поле очистят от снега. Я пошла на стадион с Бобом — футбол все-таки! — и это была единственная игра в сезоне, которую он решил посетить. Увидев его на трибуне со мной, некоторые его бывшие братья-однокашники, нахмурившись, отвернулись. Футбольный тренер дал понять, что заметил Боба, коротким кивком. Игра была свирепой. За три минуты до перерыва лайнсмен Амхерста что-то крикнул одному черному парню из команды Боудина, Чарли Смоллсу, и тот отреагировал великолепнейшим ударом в пах. После этого игроки Амхерста всячески пытались достать Смоллса, но его товарищи по команде Боудина их успешно блокировали. Вмешались судья и тренеры. Сначала один из судей потребовал, чтобы Смоллс покинул поле, но тот начал протестовать и был поддержан тренером Боудина. Что он говорил, неизвестно, но рефери смягчился и внезапно изменил решение, удалив с поля игрока Амхерста.

— Нетрудно догадаться, что сказал Чарли этот говнюк, — ухмыльнулся Боб.

— Я не ожидала, что ку-клукс-клан жив и процветает в Западном Массачусетсе, — сказала я.

— Расизм в Штатах не менее ужасен, чем кофе в закусочных, — добавил Боб.

Этот короткий, не больше минуты, инцидент в первой половине игры, казалось, встряхнул команду Боудина, которая примерно за восемь минут до конца провела тачдаун, уменьшив разрыв и доведя счет к перерыву до 14:7.

— Теперь у нас есть шанс, — заметил Боб, принимая пару бутылок пива от скандально известного Кейси.

Тот предложил еще и кальян, поглядывая вокруг, хотя и охранники из Боудина, и полицейские из Брансуика неотрывно смотрели на поле. Боб сделал несколько осторожных затяжек. Команда Боудина, очевидно, была возмущена расистской атакой на своего игрока, и ребята играли все более напористо, жестко и умело. Уже через шесть минут счет стал равным.

Поразительно, как громко можно кричать при счете 14:14 за пятьдесят семь секунд до конца последней четверти ^[58], когда у Амхерста мяч на 18-ярдовой линии Боудина. Ситуация выглядела очень тревожной, но тут совершенно неожиданно два гарда Боудина провели сэк ^[59], подхватили мяч, который выронил квотербек Амхерста, и удерживали его, пока не подоспел боудинский тайт-энд ^[60] и не пробежал с мячом восемьдесят два ярда — тачдаун! Толпа обезумела, мы все повскакали с мест, кричали, обнимались… Ощущение всеобщего, неожиданного триумфа было непередаваемым. Не за это ли мы так любим спорт? За то, что он позволяет нам поверить, что игра — это метафора более глобальных жизненных испытаний и что иногда мы можем победить, несмотря ни на что.